Онлайн книга «Мещане»
|
Поля. Вот уберусь только… (Выходит из комнаты, сопровождаемая взглядом Тетерева.) Перчихин. Н-да… Забыл ты, Петя, как мы с тобой, бывало, чижиков ловили. В ту пору любил ты меня… Пётр. Я и теперь… Перчихин. Вижу, чувствую… как ты теперь! Пётр. Я в то время леденцы и пряники любил, а теперь в рот не беру… Перчихин. Понимаю… Дядя Терентий! Идем пиво пить? Тетерев. Не расположен… Перчихин. Ну, я один. В кабачке – весело. В кабачке – просто. А у вас – с тоски помрешь, не в комплимент вам будь сказано. Ничего вы не делаете… никаких склонностей не имеете… А то давайте в карты играть? В свои козыри? Как раз четверо… (Тетерев смотрит на Перчихина и улыбается.) Не желаете? Ну, воля ваша… Стало быть, прощайте! (Подходя к Тетереву, щелкает себя по горлу.) Идем? Тетерев. Нет… (Перчихин уходит, безнадежно махая рукой. Несколько секунд тишины. Отчетливо слышны тихие ноты пьесы, которую медленно разбирает Татьяна. Петр, лежа на кушетке, вслушивается и насвистывает мелодию. Тетерев встает со стула и ходит по комнате. В сенях, за дверью, с громом падает что-то железное – ведро или самоварная труба. Слышен голос Степаниды: «Куда те чёрт понес»…) Татьяна (не прерывая игры). Как долго Нил не приходит… Петр. Никто не идет… Татьяна. Ты ждешь Елену?.. Петр. Кого-нибудь… Тетерев. Никто к вам не придет… Татьяна. Какой вы всегда мрачный… Тетерев. Никто не придет к вам, ибо у вас нечего взять… Петр. Так говорит Терентий Богословский… Тетерев (настойчиво). Замечаете ли вы, что у пьяненького, подержанного птичника – жив дух и жива душа его, тогда как вы оба, стоя на пороге жизни, – полумертвы? Петр. А вы? Вы о себе какого мнения? Татьяна (вставая со стула). Господа, оставьте! Ведь уж это было, было! Вы спорили об этом… Петр. Мне нравится ваш стиль, Терентий Хрисанфович… И нравится ваша роль – роль судьи всех нас… Но я желал бы понять – почему именно эту роль вы играете… Вы говорите всегда так, точно читаете нам акафист за упокой… Тетерев. Таковых акафистов не бывает… Петр. Ну, все равно. Я хочу сказать – вот вы не любите нас… Тетерев. Очень… Петр. Спасибо за откровенность. (Входит Поля.) Тетерев. Кушайте на здоровье. Поля. Чем вы угощаете? Татьяна. Дерзостями… Тетерев. Правдой… Поля. А я хочу идти в театр… Не пойдет ли кто со мной? Тетерев. Я… Петр. Что сегодня? Поля. «Вторая молодость»… Идемте, Татьяна Васильевна? Татьяна. Нет… Я в этот сезон едва ли буду ходить в театр. Надоело. Меня злят, раздражают все эти драмы с выстрелами, воплями, рыданиями. (Тетерев ударяет пальцем по клавише пианино, и по комнате разливается густой, печальный звук.) Все это неправда. Жизнь ломает людей без шума, без криков… без слез… незаметно… Петр (угрюмо). Разыгрывают драмы на тему о страданиях любви, и никто не видит тех драм, которые терзают, душу человека, стоящего между «хочу» и «должен»… (Тетерев, улыбаясь, продолжает бить по клавишам басов.) Полясмущенно улыбаясь). А мне нравится в театре… ужасно. Вот, например, Дон Сезар де Базан, испанский дворянин… удивительно хорошо! Настоящий герой… Тетерев. Я похож на него? Поля. Ой, что вы! Совсем ни капли!.. Тетерев (усмехаясь). Эх… жаль! Татьяна. Когда актер на сцене объясняется в любви, – я слушаю и злюсь… Ведь этого не бывает, не бывает!.. Поля. Ну, я иду… Терентий Хрисанфович, – идете? Тетерев (перестает трогать клавиши). Нет. Я не пойду с вами, если вы не находите во мне ничего общего с испанским дворянином… (Поля, смеясь, уходит.) Петр (глядя вслед ей). Что ей испанский дворянин? Тетерев. Она чувствует в нем здорового человека… Татьяна. Он красиво одет… Тетерев. И весел… Веселый человек – всегда славный человек… Подлецы редко бывают веселыми людьми. Петр. Ну, с этой точки зрения вы должны быть величайшим злодеем на земле… Тетерев (снова начиная извлекать из пианино густые, тихие звуки). Я просто – пьяница, не больше. Вы знаете, почему в России много пьяниц? Потому что быть пьяницей удобно. Пьяниц у нас любят. Новатора, смелого человека – ненавидят, а пьяниц – любят. Ибо всегда удобнее любить какую-нибудь мелочь, дрянь, чем что-либо крупное, хорошее… Петр (расхаживая по комнате). У нас в России… у нас в России… Как это странно звучит! Разве Россия – наша? Моя? Ваша? Что такое – мы? Кто – мы? Тетерев (напевает). Мы во-ольные птицы… Татьяна. Терентий Хрисанфович! Перестаньте, пожалуйста, звонить… уж очень погребально! Тетерев (продолжая). Я аккомпанирую настроению… (Татьяна с досадой выходит из комнаты в сени.) Петр (задумчиво). Н-да… Вы… в самом деле перестаньте, это расстраивает нервы… Я думаю, что, когда француз или англичанин говорит: Франция! Англия!.. он непременно представляет себе за этим словом нечто реальное, осязаемое… понятное ему… А я говорю – Россия и – чувствую, что для меня это – звук пустой. И у меня нет возможности вложить в это слово какое-либо ясное содержание. (Пауза. Тетерев звонит.) Есть много слов, которые произносишь по привычке, не думая о том, что скрыто за ними… Жизнь… Моя жизнь… Чем наполняются эти два слова?.. (Молчит, расхаживая. Тетерев, тихо ударяя по клавишам, наполняет комнату стонущими звуками струн и с улыбкой, застывшей на его лице, следит за Петром.) Чёрт дернул меня принять участие в этих дурацких волнениях! Я пришел в университет учиться и учился… перестаньте звонить, пожалуйста! Никакого режима, мешавшего мне изучать римское право, я не чувствовал… нет! По совести… нет, не чувствовал! Я чувствовал режим товарищества… и уступил ему. Вот два года моей жизни вычеркнуто… да! Это насилие! Насилие надо мной – не правда ли? Я думал: кончу учиться, буду юристом, буду работать… читать, наблюдать… буду жить! Тетерев (иронически подсказывает). Родителям на утешение, церкви и отечеству на пользу, в роли покорного слуги общества… |