Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– «Молимся тебе, Господи, да отступят от нас вся воздушная и неявленная привидения…» – Это те, отец, кои ему с похмелья кажутся? – «И да не утаится в хмельном пойле демон темный…» – Ну, конешно! Штоб в хмельном образе за чертями не гонялся… – «Ниже, да снидет со крещающимся младенцем Петром дух лукавый». – Обливай из ковша вином! – крикнул старший. Голову младенца, высунутую над столовой доской, облили водкой. Младенец, зажмурив плотно глаза, облизывался и, всунув ус в рот, начал его громко сосать. – Не сусли, младень, не в зыбке качаешься. – «Дух лукавый, – продолжал читать расстрига, – помрачение помыслов…» – А как он кабак сыщет без помыслов? – «И мятеж мысли наводяй, яко ты, владыко всех, покажи вино сие – воду очищения, баню паки бытия…» – В баню ему давно пора! – «Крещается раб божий Петр!» Поднимите его и несите к порогу, а я за вами иду! – приказал чтец. Младенца подняли и понесли, а чтец-расстрига шел и говорил нараспев: – «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся, аллилуйя!» Нынче все, и младень пущай пьет ту воду, в коей его крестили-и! Купец вошел в повалушу, сел за стол рядом с Петрухой, ярыгам сказал: – Пейте, ешьте и со двора убродите! Ярыги весело полезли на стол, расселись. Но вот послышалось бульканье водки в ковши. Покойник перестал храпеть. Не снимая савана, прибрел, сел с краю стола: – В смертях лежа, оголодал! – хмельно пробасил он и, не разбирая кушанья, брал его грязными руками, пихал в рот. Купец выдал алтын на дорогу пьяницам. Повалуша опустела. Выходя, ярыги вынесли корыто в сени, а купец, запирая за ними дверь, крикнул: – Когда позову – будьте! – При-и-де-м! – ответили с крыльца. Когда купец сел за стол, Петруха, выпивая с ним, проговорил: – Много они брусили – не слушал я! – Пропойцы, охальники, но люблю их за грамоту… и то еще, – прибавил купец, – Русь кабацкая! Из веков она государеву казну множит! Мое подружие, жена моя, от них смертную хвору имеет… лонись пришли чертями ряжоные, а она глянула и пала наземь… почала не делом кричать… – Что, Лука Семеныч, пока хозяюшка хвора, не кликал бы к себе горянских людей… – Хворая она давно была… до них еще. Все черниц к себе зазывала… снам верила, а черницы ей о святых местах беседы вели… Эх, выпьем, Петр! – Выпьем! – И ты спать, а я не сплю-у! Вино покою не дает… Брожу, покеда ноги держат. Уброжусь – паду… Где паду в дому, там и сплю! Не шевеля-а-т! Петруха, раньше чем уйти спать в чулан, куда его будущий тесть обещал свести, выпил полковша меду. Подьячий спал под столом. Сенька – там, где лег: на лавке. Уводя Петруху, купец удивил его вопросом: – Когда служба? – Завтра от тебя и еду, каков есть: домой, менять кафтан, некогда… Идя крыльцом Стрелецкого приказа, по привычке трогая рукой стриженую бороду, Артамон Матвеев сердито говорил Петрухе, кончившему свой служилый день: – Не делом ты, парень, при дьяках поручился за гулящего: гуль и гиль идут рядом! Петруха, оглядывая стрелецкую старую одежду боярина, почтительно молчал. – А ну как он кое дурно учинит да утечет, кто в ответе? – Поручитель, знаю, боярин… – Поручитель, а взять с поручителя есть что? – Отчий дом, скот и рухлядь… – И будет! Искать, что есть. Другое к тому же делу: пошто, давая поручную, явился на глаза корыстных приказных таким кочетом: на плечах бархат двоеморх, на шапке жемчуга, куница? – Ездил я свататься, боярин! Сговорную писать. Худым быть не можно… я один, весь тут. – Переменился бы. – Время утекло – ночевал… Домой ехать – на службу поздать. – Дьячий глаз – вражий завистливой… государю всяк оговор узнавать вправду некогда. Оговорил дьяк – ему вера! Ордына-Нащокина дьяки теснят – вишь, учит их новым порядкам вести посольские дела… Нащокина! Давно ли Афанасья боярина все искали, кланялись… Тебя, приметя, малым словом угнетут: за гулящих дядьчит! – Боярин доброхотной! Великий государь, ведомо мне, призывал на службу гулящих людей? – Призывал, и приходили сами собой. Кого взяли служить, а иного и в тюрьму, проведав дела, кинули – поручителей за них не объявилось. – И то… мала во мне корысть! – Зачнут обыск, корысть найдется! – Я не подсуден еще… – Подведут. «Уложение» в их руках и головах. – Заслуги иму от великого государя. – Поп свое, а черт запевает вечерню, за гулящего сунулся дядьчить! Я тебя люблю, мне больно за твои промашки. – Спасибо, боярин! – Не овчинный лоскут «спасибо»: к шубе не подошьешь. – Эх, боярин-доброхот! За брата и на беду идти готов я. – Брат? – приостановился боярин. – Родной. – А куда он до сей поры прятался? Стрелецкий сын? Время верстать его давно минуло. – Пытал праведной жизни достичь… ходил по монастырям… и не ужился: старцы манили бражничать, он же трезв. Едино, что́ впрок пошло, – грамота! Грамоту борзо постиг. – Погоди, парень, есть лаз! Пущай ратному строю обыкнет, мушкету также, а мы его, коли грамотен, переведем в стрельцы подьячие. – Думал я такое, когда ручался. – Да, там ему будет легче: службой гнести не будут – не побежит. Ну, все теперь понимаю! Не гоже своего на бесправном пути кинуть. Они шли Житенной улицей. Кремль гудел от колокольного звона. Казалось, густые звуки колоколов колебали старый тын и за ним будили на поповских дворах нахохлившиеся от старости часовни. По правую руку, стоя на часах у каменных царских амбаров, часовые стрельцы, повесив на бердыши рыжие шашки, крестились в сторону Большого Ивана. Небо хмуро. Из белесых облаков сыпался тающий снег, от сырости снега неслись со старого жилья и заходов тяжкие запахи. Боярин повел широким носом в сторону дворов церковников, фыркнул и проворчал: – Редькой да брагой провоняли отцы Кремль… На окраины бы их перевести, добро бы было. Петруха из любви и почтения провожал боярина. Конь боярского сына ждал его за Ивановой колокольней. Не доходя Троицких ворот, боярин сказал: – Вот и Судный приказ! Мне тут к Зюзину Никите. Прощай… О парне оба мы подумаем. – Будь здрав, боярин! Петрухина порука была признана – Сенька стал стрельцом. К мушкету и строю он привык скоро. |