Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– Досмотреть надо, чем скрутить стрельцов! – Сказал дельно! Иное потребно досмотреть! – И досмотрим! – уверенно ответил человечек, гладя рукой свои маслянистые волосы. – Все досмотрим, товарищи… только, как говорил он, – снова указал на Сеньку, – не тамашиться и не спешить! Може, женку кою сыщем, – ей наказать, с едой ли, с чем, верви тонкой крученой просунуть в тюрьму… будут верви – и дело близко! – Орудуйте смело, а то у нас в брюхе засвербело! – пошутил мохнатый сиделец. Подьячий хотел говорить еще, но у тюремных дверей завозились многие шаги. Огонь лучины потух, окна мигом очистились, а подьячий, царапая кирпичи, залез на печь. Тюрьма притаилась. Сенька ушел к себе. Там он при свете огарка свечи со стола надел свои кандалы и кое-как успел нацепить замок. Вошел сторож главный, который и раньше приходил, сказал Сеньке: – Воевода к себе зовет, – идем! У дверей тюрьмы с факелами ждали стрельцы – пять человек. Один из них – десятник с постным, строгим лицом – оглядел Сенькины кандалы, сдернул с них замок, крикнул: – Воруешь?! – Чем? – спросил Сенька спокойно. – Замок порван! Видимо, посулы, данные от Ульки старшему, помогли: сторож спросил: – Как изломил замок? – И не ведаю как, – ответил Сенька. – Клопы едят, может, во сне тамашился да два раза, сонный будучи, с лавки упал. – Надо о том довести воеводе! – сказал стрелецкий десятник. Сторож ответил: – И так на всех нас воевода зол, а ты хошь пуще злить. – Так не поведем! – Пошто так, служилой? Замков не занимать стать – дам новой. Сторож завернул в сторожевую избу, принес замок, старый снял, а новый замкнул на кандалах, ключ передал стрелецкому десятнику: – Ведите и молчите. Сеньку увели. Сторож на двери тюрьмы накинул железный замет. – Парень тихой… Кабы все таки были, и добро бы. – Он ушел в сторожку. Воеводский дом с рундуками, высокое крыльцо в два схода. Над сходами покатые крыши. Дом был сумрачен, светилось лишь одно окно, не закрытое ставнем. Мутно маячили на хмуром небе вековые деревья. Стрельцы вошли в сени воеводского дома, десятник, приоткрыв дверь, сказал: – Привели, отец воевода! – Ведите сюда! – ответил голос из горницы. Когда ввели Сеньку, старик кончил молиться перед золоченым иконостасом в углу, утыканным огоньками лампадок. Горница высокая. В брусьях матиц железные кольца – видимо, для дыбных веревок. В одном кольце даже висел ремень с петлей. Стол среди горницы покрыт ковровой скатертью с кистями, на полу ковер большой. На столе пылали две толстые восковые свечи в медных шандалах. – Ждите меня с ним! – сказал воевода и вышел в другую горницу низкой дверкой. Он скоро вернулся с цепью и замком. – Сажайте-ка молодца вон на ту скамью, – указал воевода. Сенька шагнул к скамье, сам сел: – Добро, сам конь в кузнице ногу дает… – Окрутите-ка молодца-беглеца, нищеброда, по тулову замест пояса цепью. Сеньку окрутили цепью. Сзади к кольцу у цепи стрелецкий десятник сунулся повесить замок. – Дай мне! – сказал воевода. – Еще дай ключ от ручных кандалов. Десятник передал ключ и замок. Воевода снял с Сеньки ручные кандалы, цепь ручную перенес назад и за кольцо у поясницы укрепил один замок. Концом цепи, снятой с рук, прикрутил правую ногу Сенькину к тяжелой скамье, вделанной в пол. У перекладины скамьи внизу воевода навесил второй замок. – Так с ним вольготно поговорить можно! – сказал старик и прибавил: – Стрельцы, не надобные здеся, ждите в сенях… позову… – Он спрятал ключи в карман кафтана. Стрельцы, стараясь не громко стучать сапогами, вышли, оставив в горнице запах пота и винного перегара. Сенька молчал. Воевода, уперев в лицо гулящего мутные глаза, казалось, не видел ничего, но его глаза, хмурясь, разгорались, потом открылись широко, стали зоркими, и старик ехидно заговорил: – Собачий сын! Страдник! Вор! Чти честь – за одним столом сидишь с боярином… Сенька сказал: – Затхлой хлеб есть – мала честь! – Полюбилось вору пряженину на харчевом дворе есть да медом запивать? – На вольной воле всяко пивали, а тут у тебя за боярским столом в цепях худче тюрьмы! – Ну, парень, бавкать закинем – дело сказывать позвал… Будь готов на Москву оборотить! Там тебя примут на горячие калачи палачи… кнутом обдерут, ребра повынут, на огне припекут, после чести на шибеницу вздернут… Може, и голову на кол! – Виселица надобна не мне! – Кому же? – Таким, как ты, сатана! – Пес, ай, пес… Забоец служилых людей!.. Стрелецкая служба тяжка стала… и думаешь, укрылся? Сыск по тебе не закинут – к нам прибежал с женкой, а та женка – раскольница… Святительским собором иереев указано раскольников пытать и, ломанных на пытке, угонять в Даурию дикую! Сенька потупился, подумал: «Неотложно, как спустит, поднять тюрьму». – Гляди в душу свою черную – кнут, петля близко! – Не о душе пекусь… – Што ж ты, разбойник, иное помышлял? – Идя к тебе, думал – не напусто зовешь: служба-де ему кая от меня надобна, и нынче понял – глумиться любишь над теми, кто в твоих руках… тюрьму голодом заморил… – Тюрьму я кормлю.! Иные воеводы сидельцев пущают побираться: кто подаст, а иной плюнет, я же два куса хлеба даю. – Смерти и пытки, сатана, твоей я не боюсь! – А женка? Ей то же будет, – становщица, с забойцем в блуде живет! – Моя женка, как и я, огня и смерти не боится! – Эх, не привык я бродяг выручать из беды, да с тобой хочу попробовать… покривлю душой перед великим государем – с ляцкой войны меня любит… простит, коль проведает мое попустительство… Не укроюсь: служба твоя мне надобна – угадал, вор! Девку-раскольницу, что харчуется у звонца Ильи-пророка, не трону… слово мое крепко, а ты за оное будешь мне писать обыски и челобитные… Дьякам то дело верить не могу, они мои вороги. Тебя не боюсь – твоя голова у моих дверей в притворе зажата. Сам я пишу коряво и спотыкчато… што говорить тебе буду и што ты писать зачнешь, берегись, штоб меж нами было! – Того не бойся! Не будешь голодом морить да во вшах держать – писать буду толково, дело письма знаю… – И я знаю, што сбег ты с Троицкой площади из стрельцов подьячих! Воевода, боязливо косясь на Сеньку, достал из стола склеенный столбец бумаги, перо и чернильницу, подвинул Сеньке все и быстро, как от огня, отдернул руки. Сенька в пути отрастил длинные волосы и курчавую каштановую бороду, глядя на воеводу, ухмыльнулся в бороду. |