Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– Дай, богорадной, я отопру! – А не, робятко, сам я с ключами… сам! – Хорошо, сидельцы смирны, а то бы городовых стрельцов звать пришлось… Богорадной отпер тюрьму. – Идем… они меня знают, завсе один хожу! Домка сказала: – Так, дедушко, проведай ладом, мне потом скажи, а я пойду. – Поди, баба, мы без тебя… Когда Домка ушла, десятник поглядел ей вслед: – Кругом шиши… Людишки што ни день шатки… воевода свое думает и не бережетца… Я бы и эту воеводину слугу нынче припек, уж не она ли заводчица? – Гляди под ноги, служилой, порог худой… Она у воеводы первая, зря клеплешь… – Пущай первая… а как завтра здынетца воевода, идем к ему да кого надо возьмем на пытку! – Свети-ко! Сенцы погнили, мост дырявой. – Знаю, у него палачей нет, так я из стрельцов подберу. Заводчика, хто опоил службу, сыскать надо! – Дай огню! Еще замок да замет сымем. В тюрьму вошли трое – Сенька впереди, богорадной за ним и третьим в шапке с заломленным шлыком, с огнем в руке десятник. Десятник, нахмурясь, водил глазами по сумрачным лицам сидельцев, кричал, тряся бородой и поблескивая дулом пистолета: – Прочь от дверей! Чего сгрудились?! Сесть на лавку, стрелю-у! Тюремные сидельцы покорно попятились в сумрак избы. Медленно прошли большую избу. Стрелец не давал сзади идти ни Сеньке, ни богорадному. Он держал наготове пистолет, а за кушаком у него торчали еще два. Богорадной вывернулся из-за Сеньки, открыл дверку в тюрьму старцев и бойко шагнул на огонек церковной свечки. Десятник, отстранив Сеньку, занес ногу шагнуть, но Сенька дернул Кирилку за полу рядна. Кирилка крепко взял за локоть десятника: «Остойся, власть!» – другой рукой припер дверь к старцам. – Дам те хватать! Стрелец скользнул пальцем по курку, но выстрелить не успел. В руке Сеньки из-под мантии сверкнул нож. – О-о-и-й! – Душу твою, баран! – сказал Кирилка, он быстро и ловко придержал за локоть падающего десятника. Переменив руку с локтя на воротник, вынул из ослабевшей руки факел, осветив близко лицо убитого. Пистолет десятника стукнул о пол. Сенька вынул нож из убитого, воткнутый по рукоятку в спину с левой стороны. Когда вынимал нож, то по телу убитого коротко прошли судороги. Кровью марало пол и кафтан стрельца. – Бери факел! Сенька принял огонь. Кирилка поднял теплого десятника, марая руки, сунул между печью и стеной на нары. – Я вовремя встал с места, теперь ты отдохни тут же! Богорадной сторож в избе старцев заботливо ползал под лавками, ощупав пол и окна, встав на ноги, сказал громко: – Слух облыжной! – Хмурясь, подошел к столу, у которого Лазарко дремал, а старовер читал Библию, накинулся на старовера – Ты, неладной, пошто монахов вабишь в тюрьму? – Батюшко богорадной, ни он, ни я не звали сюда никого… Гришка и тот ушел от нас… – Не путай! Гришка живет с вами, а где он? Беспременно должен быть к отдаче часов… – Должно, опять его к воеводе взяли. – Пошто к воеводе? А там, в большей тюрьме, у сидельцев нет ли? – Може, есть… к нам не бывал… – Все лгут… не устройство… пьянство… ох, худо… Выйдя в большую избу тюрьмы, богорадной увидал непорядок: десятника нет, вместо него с факелом стоит монах. Первая мысль старшего сторожа была закричать. Он сурово сжал губы, начальнически нахмурился и вдруг понял все: за печью на нарах увидал ноги стрельца в знакомых ему сапогах. Богорадной вспотел и начал дрожать. Поглядел на монаха прямо, шатаясь на ногах, нагнулся в сторону, оглядел сбоку, подумал: «Ужели ён?» – Старик! – сказал Сенька. «Ён, Господи… ён!» В монашеском одеянии, при огне и вглядываясь, богорадной сразу не мог узнать Сеньку, потому что Кирилка до прихода сторожа тонким слоем сажи намазал лицо Сеньки: «Чернец должен быть черным!» – Господи, спаси и сохрани… – шептал струсивший богорадной, не смея двинуться дальше дверей, видя перед собой пистолет и лужу крови. Сенька, помолчав, продолжал: – Ты не будешь убит, старик! Свяжем, кинем в сторожевую избу, в утре выпустят… – Помаялись с ним, надо бы и с этим кончить, атаман, – сказал Кирилка, поднимая с пола пистолет стрельца. Богорадной заплакал навзрыд: – Робятушки… не я обижал вас – служба моя… Не отвечая Кирилке, Сенька заговорил: – Стрелец говорил, старик, грозил воеводиной холопке Домке: «Она-де заводчица!» Я кандальник, но человек прямой. – Я, Гришка, заводчик всему! По моему наказу холопи схитили из подклетов вино, напоили твоих и стрельцов тоже… Домку не марай, когда наедут власти и тебя спросят! – Так и скажу, робятушки! Ведаю – не Матвевна тут заводчица… только воевода, ён жестокой – на пытку возьмет, и за вас в ответе стану. – Ведай – воевода на пиру опился смертно… мертвый с тебя не сыщет. – Ой, што ты, Гриш… Григорей, не брусишь? – Верь, говорю правду. – Уж коли правда, так царствие ему небесное! – Старик, крестясь, заблестел лысиной. – Пущай ему хоть водяное царство, не жаль! Сказ мой такой: не марай Домку, она невинна… – Пошто марать? Грех душе оговор невинной чинить… а потюремщики, я чай, все разбредутца? – Старцы немощны бежать… тебе останутся… Ну, иди! Богорадного, подхватив, вывели из тюрьмы, связав руки, ввели в сторожевую избу. – Ключи где? – спросил Кирилка. – В кафтане, робятко, в кармане… тут! Руки, вишь… Вынимая из кармана богорадного ключи, Кирилка сказал: – Атаман убивать не указал, а таже и рот конопатить, молчи и помни наказ: оговоришь Домку – убьем! – Да я што, без креста, што ли? Ушли. На сторожевую избу навесили замок и ключи в нем оставили. В караульной Сеньки не было – он ждал Кирилку. Когда Кирилка вернулся в тюрьму, Сенька сказал тюремным сидельцам: – Выходите все! Не топчитесь, тихо… будьте на дворе. Кирилл раздаст оружье, платье потом… Сенька сказал Кирилке, когда вышли последние: – Кирилл, во двор воеводский не впущать и никого со двора не спущать. Холопи, бабы, девки в дворе штоб в своих избах сидели… кой высунетца – бей по роже! Идем! – А где оружье? – Близ, где стрельцы спят, в углу у хмельника… иное наверху у Домки. Выходя, топча гнилой пол сеней, Кирилка ворчал: |