Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– С чем гнал к тебе московской гонец? – Воздать поклон от сы-на-а! – Буту-р-ли-ин, ты бе-е-с… хитрость бесова-а твоя-я. – Спаси бо-ог! Грехов на мне-е не-ет… свое-е-вольство, соседи-и! – Мы с тобой пируем, боярин, а гляди – твои холопи ножи точу-у-т?! – Со своевольниками, сосе-ди-и, скоро расправлюсь, – Лжет боярин! – Лжешь! А Дом-ка-а?! – Хо-о! До Домки руки твои не дойдут! Воевода пьяным, тусклым взором окинул горницу. Домки не было. – Любишь Домку-у пуще всякой правды-ы… хо-хо-о-о! – Домка, соседи, на сра-мной телеге будет первой головой! – Ужели Москве дашь До-о-мку-у? – Дам, и ско-о-ро дам! – Тогда, Бутурлин, боярин, все мы заедино челобитчики твои… – Челобит-чики-и у великого госу-даря-а! – На днях сих, соседи, До-омку шлю! За маленькой дверкой спальни, слыша свое имя, остановилась Домка. Из спальни боярина шли лестницы на поварню, в подклеты и конюшни, а также на случай опасности и дверь в сад. Подслушав, что кричал о ней воевода, Домка похолодела и чуть не уронила из сильных рук тяжелую серебряную мису с кушаньем. «Делала, как Сенька учил… боялась – надо делать смелее, и все!» – мелькнуло у нее в голове. Дворецкий разливал вино, бойко подносил гостям. Принесенное Домкой кушанье торопливо рыл на серебряные тарелки лопаточкой из мисы. Домка вино и то, что приносила, молча ставила в углу на дубовый обширный стол. Дворецкий, беря от нее принесенную мису, сказал: – Сам я вина не пью, не пробую, а ты не сплошись, баба, берегись дать вина из бочек, кои в углу собинно стоят, – зелье в ём! Оно не этим гостям поноровлено, а ворогам воеводским. – Знаю, дедушко, цежу из висячих. – Я потому – што зело скоро хмелеют гости… и наш как в мале уме стал. – Мир у их седни с воеводой… пьют на радостях. Ты без меня управишься ли? За поварятами гляну да двор огляжу. – Поди, поди… управлю един! Пить стали как бы и не гораздо. Еще раньше Домка улучила время, вызвала в подклет трех бойких холопов, двое из них были раскованы, выпущены из приказной избы, а третий – бывалый с Домкой на грабежах. – Тое вино, парни, несите стрельцам! Воевода сказал: «Пейте, начальников над нами седни нет…» У воеводы нынче пир на радость всем… Домка отпустила три больших бочонка и еще на три указала: – А эти три дайте, когда то кончат. Один бочонок стрельцам, два сторожам – в тюрьму. – Спроворим, могнуть единожды, Домна Матвевна! Теперь, сказавшись дворецкому, Домка накинула на плечи сверх саяна киндяшный кафтан, вышла на двор проверить задуманное… В сизом сумраке двора в углу не то храпели люди, не то кони хрустели овсом у колод. «Добро и то, што помещичьи кони не в конюшне…» – подумала она. В углу двора – густые, помутневшие в тумане хмельники. За ними у тына шумят и маячат на водянистом фоне неба вершинами вековые деревья. Оттуда навстречу Домке двинулся, шаркая по песку посохом, черный монах. Подойдя, переждав шум деревьев, сказал тихо: – Домна! Домка не узнала голоса, вздрогнула. Он прибавил: – Петля с нашей шеи пала… Вглядевшись, Домка поняла: – Ой, Семка, дрожу вся и… делаю… – Делай, как зачала… Стрельцы спят… остойся, услышишь храп… – Ох, то еще не все! – Карабины с них снял – кинул в яму за тын… пистоли, сабли в углу у хмельника, нашим пойдут… – Стрельцы ладно, сторожа как? – Холопи, кои уйдут с нами, мне довели, что сторожа, как и стрельцы, пьяны… – Спеши, Семка! Помеха кая есть? – Убрать надо пуще стрелецкого десятника – злой пес, не пьет вина… Домна, а наверху что? – В терему мертвецы, кроме дворецкого… Помни: кого рыну с лестницы – кончай! – Уберем! Ночь пала лучше не надо – с розлива туманов тьма… – К тюрьме, Семка! Видеть хочу, што там. Из загрязненного тюремного рва подымались тинные запахи. Смутно и хмуро кругом. Впереди Домка, сзади высокий черный с посохом перешли мост, пролезли в черные мало открытые ворота. Близ ворот в густом сумраке, без единого огня, караульная изба бубнила пьяным говором. Кто-то пел:
Ходи изба, ходи печь!
А старухе негде лечь…
В сенях избы слышался строгий окрик: – Не петь, пьяные черти! Эй, стрелю! Перед дверями тюрьмы на корточках богорадной сторож возился с фонарем, ворчал: – Кой бес, прости владыко прегрешение, фонарь сбил? Двор да тюрьма в тьме утопли. – Дедушко, а ты бы сторожей помочь звал… – Хто тут? Ты, Матвевна? Сторожа, матку их пинком, забражничали, а как? – не пойму… Языки деревянны, зрак тупой… – Да… поваренок доводил мне – стрельцы вино с подклета брали… – Мы-то с тобой, Матвевна, моргали чего? Кому верит воевода? Тебе да мне!.. – Некогда мне – я с гостями наверху! – Не ведаю вины, а с меня сыщут… Дай Бог, штоб нонешной пир нам кнута на спину не припас. Сенька медленно подошел. – Тут кто черной с дубиной? – Аз иеромонах смиренной… Не дубина, сын мой, – посох… обитель благословила им. – Я не благословляю. Ставь к стене. Пошто идешь? – Его, дедушка, веду я… У тебя старцы есть, так один лежит при конце живота… Сказали… – Утром зрел – и будто оба целы были. – А заодно довести пришла… проведала я через холопов – из тюрьмы старцев с подоконья лаз роют! – Ой, Матвевна, такое статошно… погнило с окон, и окна вросли. Думал уж я… Пойти глянуть неотложно… Огню надо. Э-эй, власть, неси-ко свет да ходи со мной и ты, оружной, эй! – Слышу! С зажженным факелом в левой руке, с пистолетом в правой из распахнутых дверей караульной избы вышел стрелецкий десятник. Поблескивая выпуклыми глазами, тряся бородой, громко и сердито говорил: – Сменить тебя надо! Стар ты – не назришь своих слуг и грозы на них не держишь. Меня задержали дела в приказной избе, а ты распустил всех и не ведаешь, кой черт опоил весь караул? Своих в бока пинал – не встают, а твои с ног валятца. – Воевода, робятко, сказывают, указал пить! – Воруют! Лгут!.. Пошто идешь в тюрьму, патрахель? – Старца напутствовать… лежит – позвали. |