Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– Не пьешь и нашего не ешь – иди! Справляй коней в дорогу, товарыща подбери. – Якши, бачка! Ярар [358] – има башкир… – Татарин, юрко поклонясь, ушел. Сенька от горести разлуки с атаманом стоя выпил ковш водки. Разин встал, обнял его. – Не поминай лихом, сокол! Терпи ради нашего дела тяжелой путь… и прощай! Сенька не промолвил слова, боясь показать слезы от жалости того, что любил, нашел и оставляет. Он взял шапку и рядом с ней прихватил свою суму, не надевая шапки и не оглядываясь, спешно вышел из избы. Разин поглядел ему вслед: – Ух, крепкой парень! Люблю таких… – Да, батько Степан! Не много людей, в коих сила и разум вместях живут… – ответил Сукнин. Пока готовили лодку перевезти Сеньку за Яик, сговаривались: – Река бешеная! Выше уклона нельзя перевозить… – Одноконешно нельзя! О камни разобьет. – А ниже – отнесет далече, – вертуны объехать надо… Сенька, пока готовились казаки, зашел к Ермилке. Кирилка сидел за столом, пил водку и мрачно молчал. Ермилка сказал Сеньке: – Дарил ты мне, брат Семен, шестопер – его храню! Перстень мой у тебя схитили и памяти моей нет, так вот – надень пансырь! – Самому тебе гож. Меня спасаешь, а как бой – и ты с голой грудью? – Добуду новой – бери! Короткой, но он доброй, с медяным подзором. Сенька послушно снял кафтан, натянул на плечи панцирь, сверху надел кафтан, запоясался кушаком. Суму вскинул на кафтан, а сверх всего – армяк распашной. От сумы казался горбатым. По горбу сумы Кирилка, встав из-за стола, ударил кулаком: – Береги себя, горбач! Идешь не молясь, да мы о тебе помолимся. Сенька молча обнял приятелей. На берегу его ждали перевозчики, но он оглянулся и удивился: татарин и башкир, как два чугунных конных истукана, чернели вправо от реки на холме. – Пошто не едут за реку? – сказал Сенька. – Да тебе куды, на Гурьев городок? – спросил перевозчик. – Нет, на Саратов. – Тогда иди к ним, не переезжай. Сенька пошел от реки в гору. Когда подошел к конным спутникам, один ему показал оседланного коня, в балке стоял. – Кон кароша! Татарин спросил: – Знаишь татарски? – Ни… – покачал головой Сенька. – Яман! [359] Знаишь – кайда барасым? [360] – Ни… – ответил Сенька. – Яман! Сенька подумал, что татарин сказал ему «хорошо», и, обращаясь к нему, прибавил: – Идем на Саратов! – Он показал пальцем на юго-запад. – Сары тау? [361] Якши! День разгулялся, из бурых облаков выплыло солнце, в степи зажелтели камни, и даль заголубела. Сенька сел на коня, потрогал колчан у седла со стрелами и улыбнулся: «Чем стрелять? Лука нет! Это не для меня…» Когда двинулись степью, Сеньке показалось, что спутники сильно забирают к Астрахани, он подъехал к татарину и, тыча рукой в сторону юго-запада, сказал: – Туда надо! – Китт! – ответил татарин и отмахнулся. Он говорил с башкиром, тот, тряся головой в бараньей шапке, что-то рассказывал татарину и часто повторял: – Алла ярлыка! Алла… Башкир и татарин оба были мусульмане. Сенька больше не спорил и не настаивал на правильном пути. Он ехал впереди своих вожаков, но зорко приглядывался, как они ведут путь. Солнце стало заметно ниже, и чувствовал Сенька, что лошади надо бы отдохнуть, но кругом пески и пески… ни ручейка, ни лужицы близ. Кое-где блестели на песке пятна, будто озерки дальние, но он знал по опыту – это соляные места. Помнил, что они с Кирилкой, идя на Яик, забрели на такое место и чуть не погибли. Вдали замелькали островерхие шапки – счетом пять. Татарин вгляделся, сказал башкиру: – Эмансуг татар – яман! Башкир, держа мохнатую шапку в руке, вскочил на спину коня и на ходу коня, стоя, разглядывал едущих быстро навстречу. Он сел в седло, надел шапку и, выдернув лук из мешка, стал подбирать стрелы, громко бормоча: – Алла ярлыка! Только Сенька беспечно ехал на скачущих к ним татар и думал: «Знают по-русски – как воду спросить, поить коня надо!» Татары наскакали на перестрел стрелы, трое из них натянули луки, пустили в них три стрелы. Стрелы прожужжали, не задев никого. Двое расправляли арканы. – Ого! Гой-да! – крикнул Сенька и, кинув поводья на шею коня, выхватил два пистолета. Прежде чем татары справились наложить стрелы, Сенька, наскакав, ударил одного в лицо пулей, сунул в колчан пустой пистолет, из другого пробил грудь второму. Третий успел направить стрелу в грудь Сеньке, но о панцирь стрела, ударив, переломилась. Третьему Сенька, близко наскакав, тоже выстрелил в лицо пониже шапки, ему снесло череп, а конь, испуганный стуком выстрела и огнем, понес запрокинутого на спину всадника в степь. Видя, что Сенька смел и вооружен, двое оставшихся грабителей, смотав арканы, ускакали прочь, и вскоре их не стало видно. Сенька сунул пустые пистолеты в колчан у седла, поехал наведать спутников. Они с начала боя спешились, поставили коней рядом и за конями, встав на одно колено, готовили луки. – Якши! Батырь… яй… яй… – сказал татарин. – Эмансуг татар кудой… – Ништо, старики! А вот лошади устали, надо воды им. Татарин стал добрее к Сеньке, он решил растолковать, как может. – Кибытка татар будит… как вот… – он показал на солнце, сплюснув ладони сухих рук. Сенька понял, что, как сядет солнце, к тому времени они приедут куда-то. На ходу коня Сенька продул пистолеты, оглядел кремни и зарядил. У него на кушаке, спрятанная под армяком, висела его небольшая сулеба, кованная самим им: «Не вынесут пистолеты, возьмусь за сулебу…» Стало темнеть. Башкир вставал два раза на круп коня и вглядывался. После третьего раза подъехал к Сеньке, тронул его за рукав, сказал: – Коро кушиль бишь-бармак! На горизонте зачернело. Они понукали усталых лошадей, подъехали к татарскому становищу в несколько кибиток. Среди кибиток был островерхий шатер. Вдали виднелось стадо овец, кругом были кусты, и между ними неведомо откуда шел ручей и также неведомо куда скрывался. Один из татар хорошо говорил по-русски, сказал Сеньке: – Твои спутники хвалят тебя! Ты убил и разогнал грабителей. |