Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– Видал я, Наумушко, те насады и думал: «Возьмут меня в Астрахань к атаману Ваське Усу [389]?» – Возьмут, дружок, да весной – нынче пути в Астрахань кончены… – Там за Волгой, в Покровках у гумна, какие люди, дедушко, торг ведут? – Слобода за Покровками есть, а гумен нету, сынок! Може, Покровки ты и признал гумном? – Мне казалось гумно… тесом крыто. – Оно и есть! Весной, осенью таже, в ем кроются пришлые люди, судовые ярыги… там печь, полати… Купец Васька Шорин там, за Покровками, часовню срубил… Как наймутца пихать насады, служба тогда в часовне… Да и то, штоб Христа не забыли, вишь, за Слободой, близ Покровок, калмыцкое мольбище и Поганое поле. Наум постучал пальцами по Сенькиной баклаге: – Козлы старые, все испили досуха! – Вот деньги, дед, надо еще вина добыть! – Сброжу за вином, были бы гроши, кабаков не занимать! Наум задвинул дымовой ставень, оделся, взял суму и ушел. Сеньку после купанья сильно клонило ко сну: он лег на лавку. Видимо, была уже глубокая ночь. Сенька вскочил с лавки – кто-то тяжелый придавил ноги. Старик-домрачей у стола при огне церковных свечек играл плясовую, а по избе расхаживали чужие люди, они, подвыпив, плясали, один из них и сел Сеньке на ноги. Наум, пьяный, как все, был у стола, на столе вино в заржавленных ендовах и закуска – жареная и соленая рыба, складенная на оловянные тарелки. Плясуны угомонились, а Сенька постоял, шагнул к столу. – Сынку Гришеньке пития! – закричал Наум, а когда Сенька выпил, Наум сказал еще: – Вот, сынок, поговори с парнями. Насады, кои видал у острова, идут в Астрахань за государевой рыбой и солью – с ними вот! Рыжебородый мохнатый мужик, в дерюжном кафтане, без шапки, широкоплечий, с корявыми руками, будто в рукавицах, жуя после выпивки рыбу, кидая кости под стол, сказал, не глядя ни на кого: – Работная сила надобна. Лишний парень на судне – наш капитал… Берем! – Ладно, лисый, я могу ковать, багры и якоря чинить! – сказал рыжему Сенька. – А то еще краше! Берем в Астрахань. – Когда снимаетесь с якорей? – Сниматься не будем! – Как же вы? – Теперво сниматься толку нет! Пристал монах: – Толк рабам Господь в голову склал, а кой в бока толкут, тот зоветца мукой-наукой. – Теперево к Астрахани поехать – она самая и будет – мука! – Пошто так? – Васька Ус-атаман Астрахань запер, ходу в нее нет. – Скажи ему, Микола, – пристал еще мужик, худенький, в вотоляном кафтанишке, в лаптях, – скажи, колико нынче ехать, то в пути насад обмерзнет, а еще и царские заставы приставать зачнут. – И зачнут! – сказал рыжий. – По Волге, по нагорной стороне теперь ни кабака, ни двора харчевого, а виселиц не перечтешь… разинцев имают… – продолжал маленький мужик. – Как же быть нам в Астрахани? – не унимался Сенька. – Весной, молодец кузнец. Нынче зимуем… насады еще подойдут сюда… плавить по широкой воде зачнем караваном. Сказ весь… Наливай, старцы! – крикнул рыжий. – Судьба, сынок, не кидать старика Наума! Пей, ешь да кости расправь… Ну, выпьем за твое долгое стоянье! – Наум налил Сеньке медный ковшичек вина. – Пьем, дедушко! Широко перед Саратовом острова покрыло водой. Волга угнала с берега от Покровок людей и торговые лари к Слободе в сторону Погана поля. Само строенье Покровок залило до половины срубов, а часовню за ним покрыло до креста. По большой воде насады подвели к берегу Нового Саратова [390]. На берегу днем и ночью огни. Песни хмельных и трезвых людей круглые сутки не смолкают. До поздней ночи запах смолы, звон топоров по гвоздям, бьющим в доски, глухой стук конопаток. Крики судовых ярыг и голос рыжего мужика, начальника каравана: – Шевели работу – весна не спит! По ночам у огней, ложась вздремнуть, бормочут и кричат труженики, пропивающие в кабаках Саратова скудный задаток, на кабальных условиях взятый за путь до Астрахани. – Пьем! Не все нам горевать, а боярам пировать… – Играй, портки, – рубаха в кабаке пляшет! Сенька у огня в землянке на берегу Волги чинил багры, наваривал лезвия и обухи топоров, исправлял якоря-кошки, которыми с отмели стаскивают суда. Задатка он не брал, и рыжий мужик в дерюжном кафтане и красной рубахе часто, закинув под кафтан на спину руки, любуясь на Сенькину работу, говорил: – Этакие руки с нищими пропадали, а?! Насады подшили свежими досками, осмолили. Исправили железные скрепы, тогда Сенька сказал начальнику каравана, рыжему: – Бери, хозяин, Наума и домрачея-старика! – Куда им, и далеко ли? – Науму в Астрахань к дочери, а иному старцу до Камышина. – Скажи, пущай соберутся – завтра плавим караван! Рано с зарей караван отчалил с песнями, со скрипом уключин. На головном насаде были Сенька, Наум и домрачей-старик. Домрачей тренькал на домре, припевая:
Вишь, кровь на полу –
Голова на колу!
Руки, ноги врозь –
Все хабары брось!
Рыжий подошел и властно крикнул: – Брось играть такую! На стороны глянуть страшно, а ты еще… Караван проходил мимо горы Увек. У подножия горы стояли четыре рели [391], на них по два трупа разинцев, из-под черного отрепья, когда-то бывшего платьем, белели кости повешенных скелетов. – Нажми, товары-щи-и! – крикнул рыжий, и по Волге отдавалось эхо: и-щи-и-и… Караван спешно угребал мимо горы, а Наум говорил, сидя на палубе насада: – Увек-гора… сказывали старики, будто был тут в стародавние времена город татарской [392]… богатой, золотые деньги свои ковал, палаты имел каменные. Воевали – разрушили тот город, а нынче царские воеводы виселиц наставили. Борятинской черт!.. |