Книга Смерть на винограднике, страница 60 – Мэри Лу Лонгворт

Верлак достал бутылку «Лагавулина» из шкафчика, висевшего над холодильником, разлил виски по двум стаканам, затем перенес их в гостиную, где Марин сидела на диване, листая каталог ИКЕА.

– Спасибо. – Она отложила каталог и потянулась за своим стаканом. Верлак улыбнулся, заметив, что из каталога торчат разноцветные стикеры-закладки.

– А я чуть было не позвонил тебе и не назначил встречу возле наших излюбленных каменных столов для пикника у Сент-Виктуара, – сказал Верлак.

Марин как-то неловко переменила позу, держа в руке стакан и глядя на Верлака.

– С чего вдруг, Антуан? Мы ведь обычно резервируем эти столы по большим праздникам – вроде наших дней рождения или выхода моей статьи…

– Вчера я познакомился с одной монахиней, – объявил он. – В аббатстве Жонкьер.

– Знаю его! – откликнулась она. – Мама обожает тамошний розарий. Эта монахиня – сестра мадам Даррас? Мне рассказывала о ней мадам Жубер.

– Да, – подтвердил Верлак. – Мы проговорили больше трех часов.

– Ну и ну! Должно быть, она рассказала тебе всю историю семейства Обанель.

– Вообще-то нет. Только то, что я уже знал от тебя: что отцом Натали Обанель был офицер СС. Но, боюсь, пролить свет на убийство мадам Даррас мне так и не удалось. Однако на меня самого он пролился целым потоком. Благодаря фотографии Сильви.

– Антуан… извини, но ты меня совсем запутал. Ты нашел время побывать на выставке Сильви?

– Да, и должен заметить, что твоя подруга на редкость талантлива. Так ей и передай.

– Она была бы рада услышать это от тебя лично.

– Она же меня терпеть не может. – Верлак пригубил «Лагавулин».

– Неправда! – возразила Марин. – Ну, вообще-то да, она тебя долго недолюбливала…

Оба рассмеялись, Марин накрыла ладонью руку Верлака.

– И что же тебе сказала фотография?

– Что пора жить дальше, – ответил Верлак. – А монахиня – что пора простить.

Марин придвинулась поближе к нему.

– Продолжай, – попросила она. – Простить кого?

– Моник, мою мать, моего отца за бездействие и даже по какой-то непонятной причине мою бабушку Эммелин.

– Эммелин? – удивилась Марин. – Но ведь ты обожал ее.

– Вот именно. Но она знала, что произошло, так что я должен простить ее за то, что она знала. Во всяком случае, так сказала монахиня. – Он поднял стакан. – Твое здоровье.

– И что же знала Эммелин? – продолжала расспрашивать Марин, немного раздражаясь при виде попыток Верлака свести разговор к шутке.

– Ну, про меня и Моник.

– Антуан, а кто такая Моник? Ты пару раз повторял это имя во сне.

– Пожалуй, можно сказать, что она была моей девушкой.

– И мысли о ней до сих пор преследуют тебя?

– Она была лучшей подругой моей матери, – продолжал Верлак. – Мама познакомила нас, знала, что мы… спим вместе… но ничего не предприняла. Как и отец.

– А сколько лет было Моник? Все это выглядит как-то странно.

Верлак рассмеялся.

– Да уж, очень странно, можешь мне поверить, но до меня это дошло, только когда Эммелин увезла меня с собой в Нормандию. Моник было тридцать шесть.

Марин поставила нетронутый стакан на журнальный стол.

– Ты ведь жил с бабушкой и дедом в Нормандии, когда был совсем молодым? Лет в двадцать с небольшим? И уехал туда после романа с Моник?

– Нет, в двадцать лет я жил в другом месте. А уехал в Нормандию, когда мне было пятнадцать.

Марин снова взялась за свой стакан.

– Мне надо выпить, – объявила она, пригубливая виски.

– Ты просто держишься за стакан, – уточнил Верлак.

Марин пропустила его слова мимо ушей.

– Значит… хочешь сказать, что у тебя, пятнадцатилетнего подростка, совсем еще ребенка, была связь с тридцатишестилетней подругой твоей матери?

– Она началась, когда мне было тринадцать, – поправил он. – А Моник, видимо, тридцать четыре.

– Боже мой! – прошептала Марин, снова отставляя стакан и хватаясь за голову.

– Да ладно тебе, – отозвался Верлак. – Вот такой реакции я и опасался. – Он в притворном удивлении развел руками.

– Антуан! – воскликнула Марин. – Не надо так шутить! – Она вскочила, зашагала по комнате и снова села. – Это же ужасно! Ты был ребенком! Я бы ей шею свернула!

– Ее уже нет в живых, – сообщил Верлак. – Умерла от рака много лет назад.

– Тогда я приду плюнуть на ее могилу!

– И я с тобой.

Марин снова вскочила.

– Ты скачешь, как кролик, – заметил Верлак, наблюдая за ней. – Но виновата не только она.

– Как это не только? – возмутилась Марин. – Она знала, что делает, а ты…

– Тоже знал.

– Нет, Антуан! Ты был еще не настолько взрослым!

– Достаточно, чтобы знать, что я делаю, – не то чтобы всецело понимать, но все-таки сознавать, что происходит между нами. Мне жилось неплохо. Правда, понять это нелегко даже мне, и, наверное, тебе тоже. Я любил ее на свой странный лад.

– Думаешь, в том возрасте ты понимал, что значит любовь? – Марин взяла его за руку. – Наверное, ты совсем запутался.

Мобильник Верлака зазвонил, он не стал отвечать.

– А по-моему, тринадцатилетний подросток уже понимает, что такое любовь. Да, ты сейчас расстроена, но я хочу, чтобы ты знала: я наконец перестал открещиваться от своего прошлого. К этому меня подтолкнуло фото Сильви, а потом – сестра Клотильда.

– И что сказала монахиня? – спросила Марин. – Можно узнать?

– Она просто ухитрилась вызвать меня на откровенность, – объяснил он. – В конце концов я выложил ей всю правду и даже всплакнул. – Он поспешно вскинул руку. – Ничего не говори!

Марин улыбнулась.

– Я только хотела глотнуть виски. Твое здоровье! – Она отпила глоток. – Итак… сестра Клотильда дала тебе совет или, пожалуй, наметила для тебя план действий – вместо того чтобы помолиться за тебя?

Верлак засмеялся.

– Знаешь, она ни разу не упомянула ни Бога, ни молитву. И сказала, что всю работу должен сделать я сам. – Он отпил еще виски и повернулся к Марин: – Марин, тебя волнуют мои деньги?

– Нет, но твоя машина мне очень нравится, – смеясь, ответила она. – Нет, Антуан, твои деньги меня не волнуют. Да, я в восторге от наших шикарных поездок в отпуск, признаюсь честно, и от венецианских фресок у тебя в столовой тоже…

– И я, – улыбнулся Верлак.

– Но я была бы не менее счастлива, если бы у нас на стенах висели постеры в рамках из ИКЕА, а в отпуске нам пришлось бы спать в палатке.