Онлайн книга «Острова и капитаны: Граната»
|
— Ну-ну… — В Егоре шевельнулись остатки прежней готовности к спору. — Конечно, лучше, как Алабышев. Михаил не отозвался на его беспомощную иронию. Сказал как про обыкновенное: — Можно и проще. Как твой дед под Севастополем. Или твой отец… Анатолий Нечаев. Главное, чтобы не сдаваться. «Значит… и как Венька!» — ахнул про себя Егор. И все вернулось на свои места. И отчаяние, и тоска. Но Михаил словно протянул ему соломинку: — В конце концов, почему ты решил, что Ямщиков безнадежен? Врачи же надеются. Я звонил, разговаривал… — Да?! …С той минуты он стал жить надеждой. Когда бесполезно мужество поступков, должно оставаться в человеке мужество надежды… Жить spe fretus. Опираясь на надежду… Так вроде бы писал в своей повести Наклонов… Или не в своей? Теперь все равно. Теперь ничего не важно, только бы Венька жил. Только бы сопротивлялся гибели. По ночам, когда стихали на кухне тревожные, негромкие разговоры матери и отца, когда умолкал за окнами город, Егор лежал с открытыми глазами. Смотрел на светлую точку в зеркально-зеленом шаре. И молился. Егор никогда не задумывался о Боге и никогда в него не верил. И все его познания о религии сводились к двум фразам из Библии: одну он слышал от Курбаши, а о второй шел спор в классе, когда Венька сцепился с Розой. Но Венька тоже, наверно, не верил в Бога. Ему главнее всего была истина. Бог тут был ни при чем, и он, разумеется, не мог сейчас помочь Веньке, потому что не существовал. И лучшим доказательством, что его нет, было то, что Копчик ранил Веньку. Какое божество это допустило бы? За что? И Егор молился не Богу, а елочному шару, который по-прежнему лежал в раструбе медного кувшина на подоконнике. Егор молился без слов. Упершись глазами в блестящую точку, он все усилия души пытался свить в тугую нить и протянуть эту нить между собой и Венькой. Чтобы помочь ему… Может, есть на свете какие-то не открытые еще силовые поля, передача на расстояние энергии и жизненных сил. Пусть эти силы от Егора уйдут к Веньке! Вот через эту звездочку — незримой и сильной радиоволной… Зеленый шар, помоги… Переломи судьбу… Но зеленый шар оказался более хрупким, чем судьба… Сперва тот февральский (уже февральский!) день был не самым плохим. На перемене Егор стоял у окна и тупо смотрел на тополя в сером снегу, и вдруг подошла Бутакова. Спросила: — Ты не знаешь, как состояние у Ямщикова? Недоуменно и глухо, не оглянувшись, Егор сказал: — Почему ты у меня спрашиваешь?.. — Ну, а у кого еще? Брат его молчит… Я думала, что ты должен знать. Все-таки вы же друзья… Егор окаменел. Что это? Насмешка? Или она… всерьез? — Ты не был в больнице? — спросила Светка. — К нему не пускают, — тихо сказал Егор. Это была правда. — Ну, а… — с мягкой настойчивостью начала Бутакова, и он с усилием проговорил: — Да отцепись ты. — Грубиян ты все-таки, Петенька… И тогда вмешался Юрка Громов. Незаметно оказался рядом. Он сказал Светке высоким, чистым голосом пятиклассника: — Бутакова, зануда ты окаянная, отвяжись от человека! — И она (странное дело!) послушалась. А маленький Юрка положил Егору ладонь между лопаток и сказал уже тише, ласково так: — Егор, да ты не изводись. Медицина сейчас знаешь какая. Даже совсем безнадежных оживляют… Егор не оглянулся на Юрку. Замер, боясь стряхнуть со спины его ладонь. И боясь еще, что Юрка увидит его стремительно намокшие глаза (последнее время слаб он, Егор, стал на это дело). Но Юрка, видимо, все понимал. Постоял еще две секунды, посильнее надавил ладонью — держись, мол, — и отошел. А Егор остался у окна, и появилась у него догадка, что, может быть, не все его считают виноватым. Что ниточка странной симпатии между ним и Венькой, которая вдруг наметилась в декабре, не осталась в классе незамеченной. И может быть, правда кто-то считает, что они подружились. И теперь в молчании ребят — не отчуждение, а сочувствие… А то, что не подходят, — понятно. К Кошаку подходить не привыкли… Ощущение Юркиной ладони (теплой даже сквозь пиджак и рубашку) было непривычным и словно лечащим. И надежда выросла, появилась в ней даже искорка радости… А когда Егор пришел домой, он увидел, что шара нет. Медное горлышко кувшина было пустым, а на ковре Егор заметил блестящую зеленую чешуйку. Он не хотел поверить. Закричал: — Мама! Где шар? Алина Михаевна сказала из кухни: — Что ты так кричишь? Я вытирала пыль, разбила нечаянно. — Что ты наделала!! Алина Михаевна появилась в комнате: — Что с тобой? Копеечный шарик… Что за истерика? — Для тебя копеечный! Для тебя все копеечное, что не на чеки в «Березке» куплено!! Мать повысила голос: — Что ты орешь! — И вдруг сморщила лицо: — Ты… человек без души. Скоро может все на осколки разлететься, а ты… шарик… У отца такое на работе, а тебя будто ничего не касается. Если бы ты знал, в чем его обвиняют… Он такой им цех отгрохал, а теперь из него преступника делают! — За что? — машинально буркнул Егор. — За все! За то, что хотел, чтобы людям лучше было! За то, что добрый очень! Вот… «Слабо верится», — подумал Егор. — Я-то при чем? Я в его печалях не виноват. — Но тебе на все наплевать! Это была истинная правда. Разговоры о происках отцовских недругов Егор слышал постоянно, однако никак они его не задевали. И теперь несчастье с зеленым шаром казалось не в пример страшнее всех отцовских бед. Потому что это была примета. Предвестие Венькиной судьбы. Пытаясь умилостивить судьбу, Егор выцарапал из коврового ворса блестящую чешуйку и положил на край медного горлышка. Но легонькое стекло сорвалось и кануло в черноту кувшина. Егор лег на тахту и накрыл голову твердой подушкой. Он не удивился и даже не испугался, когда раздался телефонный звонок и мать сказала из прихожей. — Горик, тебя… Какой-то мальчик… Мальчик несомненно был Ваня. И Егор понимал, что он сообщит. Будто во сне пошел к телефону. Сказал обреченно: — Я слушаю… Звонил действительно Ваня. — Егор! Веник спрашивал про того мальчика. Что с ним теперь? Первой была радостная, как вспышка, мысль: «Значит, неправда! Значит — жив!» Потом страх: — Спрашивал… когда? — Сегодня. Мы с мамой у него были. — Ванька! А он… как? — Да ничего уже… Врач сказал, что это позади… Ну, опасность всякая. Слабый только, придется еще лежать… |