Онлайн книга «Острова и капитаны: Граната»
|
— Может, не любит? — Если бы так просто… Сразу бы тогда и сказала, она девочка решительная. — А может, потому, что у нее образование, а ты университет не кончил? — Подумаешь. Через два года кончу, я уже восстанавливаюсь… — Или с юга ехать к нам не хочет? — На Камчатку же поехала… Нет, тут другое… Говорит: «Пусть Никитка подрастет, вместе с нами решит». А он при последней встрече и так за мной по пятам бегал: «Дядя Гай, дядя Гай…» Ей уж и Сергей говорил: «Ася, чего ты тянешь жилы и себе, и ему?» Мне то есть… Серега Снежко, наш друг в Севастополе… Я тебе его не показывал? Охая, Михаил сходил в комнату и вернулся с потертой папкой. Стал перебирать листки, конверты, карточки, достал крупный снимок. У школьного крыльца стояли трое — длинноногий, с побитыми коленками Гай, девочка в школьном платье, тоненькая, с очень светлыми прямыми волосами, и мальчишка с веселыми прищуренными глазами. Он твердо расставил прямые, как карандаши, ноги и держал на одном плече короткий пиджачок. — Вот это и есть Сержик Снежко. Сейчас врач на рыболовной плавбазе. А это Ася, вот такая она была. Кстати, именно в этой школе сейчас работает, в своей… — А это кто? — Егор взял из папки другой снимок. На нем был скуластый мальчишка с капризным ежиком волос. — Юрий… Заместитель директора Южно-Весельского заповедника… Недавно два месяца в больнице отлежал. — Браконьеры? — Нет, директор и всякое высокое начальство. Решили в заповеднике дачи разным чинам строить, директор им спину лижет, а Юрка на дыбы… На него — анонимку: расхититель, покровитель браконьеров и взяточник. С больной головы… Довели человека… Но сейчас воюет опять. Хотя мог бы жить спокойно. Вот так, дружище… — Не надо меня воспитывать, Гай, — сказал Егор. Впервые, как бы между делом и неожиданно легко, назвал он Михаила его давним именем. И тот не удивился. — Я не воспитываю. Просто злость берет, сам бы этих гадов передавил… Сестрица говорит, что я экстремист. — Вы пойдете ужинать или нет? — донесся голос сестрицы. — Да подожди ты!.. А вот, Егор, смотри… Толик рисовал. Михаил развернул желтый, свернутый вчетверо лист. С шероховатой бумаги смотрел ярко-голубыми глазами худой офицер. В старинном мундире, с якорями на большом стоячем воротнике. Портрет был нарисован цветными карандашами, явно мальчишечьей рукой, но хорошо, похоже на Крузенштерна из книжки. — Тот самый портрет, для Курганова? А ты и не говорил, что он сохранился! — Не успел… — Ты вообще ничего этого мне раньше не показывал, — ревниво сказал Егор и кивнул на папку. — Не все сразу, Егорушка. Хотел перед твоим отъездом… Ну ладно, раз уж так получилось… Портрет возьмешь с собой. Как-никак ты наследник… Егор переглотнул невольное смущение от «наследника». — И стихи тут… Те, которые Курганов взял для эпиграфа? — Да. Только здесь они неполные. Толик их потом дописал. Вот… — Михаил развернул небольшой листок. Егор начал читать напечатанные на машинке строчки:
Когда Земля еще вся тайнами дышала…
Он знал эти стихи и раньше, Михаил написал их ему в подаренный блокнот. Уже при первом чтении строки эти перекликнулись у Егора с песнями: «Мы помнить будем путь в архипелаге»… «На рассвете взойдут острова»… «…Остались тайны только в глубине. Они — как клад, на острове зарытый»… Последнее четверостишие на старом листке было написано от руки: бледными лиловыми чернилами, стальным пером с «нажимом» (такие теперь только на почте увидишь). Коряво-старательным почерком четвероклассника. И подпись стояла: Т. Нечаев. И дата: 16/VII — 48 г. — Возьми себе и эту бумагу, — разрешил Михаил. — Это, можно сказать, автограф… Егор замялся: — Ты все мне отдаешь… Самому-то что останется? — Ну, у меня еще много чего! И прежде всего хронометр. Да, хронометр… Егор не раз подходил к нему, слушал щелканье скрытого маятника, смотрел, как скачет по делениям живая стрелка секундомера. Трогал потертое дерево футляра… Михаил рассказывал; что не раз хронометр чинили и регулировали. Приведут в порядок, и опять он отмеряет старательно и точно минуты, месяцы, годы. Те, что идут, идут равномерно и неумолимо. Был хронометр словно посредник между разными временами. Соединял сороковые годы мальчишки Толика Нечаева, шестидесятые — юнги Гая и нынешние… Чьи? Его, Егора? Однажды поздно вечером украдкой от всех Егор в блокноте с «Крузенштерном» нарисовал что-то вроде схемы. Это был чертеж событий разных лет — от выхода «Надежды» и «Невы» с Кронштадтского рейда до… признаться, до того дня, когда Егор привел домой Михаила и нажал кнопку на «Плэйере»… Всех людей там обозначил Егор именами и звездочками: Крузенштерн, Резанов, Головачев, Толик, Курганов, Гай… Лишь для себя оставил на краю страницы пустое место и мысленно пометил его знаком вопроса: что он, Егор Петров (или Нечаев?), значит в этой странной и долгой истории? В неоконченной… Словно Курганов продолжает писать свою книгу и Егор — один из ее будущих героев. Имена и разные значки прибавлялись. Вчера Егор, поразмыслив, вписал в схему Ревского и Наклонова. А сейчас подумал, что надо бы сделать еще один значок — Севастопольские бастионы. Ведь хронометр связывает его, Егора, и со временем Крымской войны. Именно там кончается повесть «Острова в океане». И надо вписать этого капитан-лейтенанта… Как его фамилия-то? Ага, Алабышев! — Гай, а с чего это Курганов сделал у книги такой конец? Про Севастополь? — Ну, я же говорил. Наверно, хотел показать, что смерть бывает разная… — Да, но откуда этот Алабышев-то взялся? Он же не плавал с Крузенштерном, там совсем другое время. — У писателей это, кажется, называется «замкнутая композиция». Когда в начале и в конце книги появляется один и тот же герой, хотя в самой повести его нет. — А… где он там в начале-то? — Я разве не рассказывал? У Курганова было вступление. Там Крузенштерн, когда он уже директор Морского корпуса, заступается за маленького кадета резервной роты… — За Егора? — Вот именно… А потом, в эпилоге, этот воспитанник Крузенштерна спасает от смерти ребят. Все закономерно… «Все… кроме одного», — сбивчиво подумал Егор и почему-то смутно, на миг, вспомнил Веньку. Когда Егор в классе слушал Наклонова, фамилия кадетика скользнула мимо сознания. Но теперь беспокойно, колюче зашевелилась в памяти: «А ведь, кажется, и правда — Алабышев… Разве бывают такие совпадения?.. Если исторические повести, то, наверно, бывают. Писатели разные, а пишут-то про одних и тех же людей. Из одних архивов для себя факты выбирают… Но…» |