Онлайн книга «Монстролог. Дневники смерти (сборник)»
|
– Кого? – спросил я. Я не поспевал за ней. – Дитя любви? – Нет, его настоящую любовь. Я не знаю, как зовут его дочь. Но думаю, что у него все-таки дочь. А ты единственный ребенок, Уилл? – Да. – Значит, у тебя никого нет. – У меня есть доктор. – И у него никого нет. Я это знаю. Джон Чанлер женился на его настоящей любви. – Я не думаю… Он никогда не говорил… Не могу представить, что доктор когда-нибудь был влюблен, – сказал я. Я вспомнил, что он сказал в пустыне сержанту Хоку. – Он говорит, что женщин надо классифицировать как особый вид. – Неудивительно, что он так говорит, – сказала Лили и фыркнула. – После того, что случилось. – Что случилось? – О, ты должен знать. Он наверняка тебе рассказывал. Ты ведь его ученик? – Я знаю, что они были помолвлены, а он каким-то образом упал с моста, болел, и так она познакомилась с доктором Чанлером… Она откинула голову и от души рассмеялась. – Я просто повторяю, что он говорил, – запротестовал я, устыженный и обозленный на себя за болтливость. Это не было предметом особой гордости доктора, и я знал, что он был бы оскорблен, если бы узнал, что я об этом кому-то рассказал. – По-моему, ты собиралась показать мне подарок к своему дню рождения, – продолжил я в надежде сменить тему. – А! Мой подарок! Я забыла. – Она спрыгнула с матраца, наполовину залезла под кровать, достала увесистый фолиант и бросила его на пол между нами. На кожаном переплете был витиеватым шрифтом вытиснен заголовок Compendia ex Horrenda Maleficii. – Ты знаешь, что это? – требовательно спросила она. Это прозвучало как вызов. Со вздохом и с упавшим сердцем я ответил: – Думаю, да. – Мама убила бы дядю, если бы узнала, что он мне это дал. Она ненавидит монстрологию. Она быстро перелистывала тонкие страницы. Я успевал увидеть ужасные изображения освежеванных человеческих тел, туловища без конечностей, отрезанные головы, ироничные усмешки черепов с раздробленными лицевыми и теменными костями, клубки гниющих внутренностей с копошащимися в них какими-то гигантскими личинками, виды женского трупа спереди и сзади, ее плоть содрана с мышц и сухожилий и свисала, как облупившаяся краска с собора в ее посмертном храме. Страница за страницей ужасных натуралистичных картин мстительного человеческого опустошения, над которыми Лили низко склонялась с раздувающимися ноздрями, пылающими щеками и горящими вуаеристским восторгом глазами. Ее волосы пахли жасмином, и это был поразительный контраст: сладкий аромат ее волос и вызывающие отвращение рисунки. – Вот, – выдохнула она. – Это мое любимое. Она ткнула пальцем на страницу, где в непристойной пародии на «Витрувианского человека» Леонардо да Винчи был изображен обнаженный труп молодого мужчины: руки и ноги вытянуты в стороны, голова откинута в безмолвном крике, из живота торчит что-то похожее на щупальце или змею (хотя, может быть, это было что-то из его внутренностей). К счастью, Лилли не стала объяснять, почему ей так нравится именно этот рисунок. Она несколько секунд молча смотрела на него с глазами, горящими жутким изумлением. Потом оторвалась от рисунка – ее внимание привлекли донесшиеся снизу звуки. – Они ссорятся, – сказала она. – Ты слышишь? Я слышал: резкий голос доктора, настойчивые ответы фон Хельрунга. – Пойдем послушаем. – Она захлопнула книгу. Я инстинктивно схватил ее за руку. – Нет! – запротестовал я. – Мы не должны шпионить. – Ты его ненавидишь? – Кого? – Доктора Уортропа! Он твой враг? – Конечно, нет! – Ну, тогда ты за ним не будешь шпионить. Шпионить можно только за своими врагами. – Мне не нужно за ним шпионить, – сказал я, стараясь быстро собраться с мыслями. – Я знаю, о чем они спорят. Она напряженно уставилась на меня сузившимися глазами. – О чем? Я не выдержал ее взгляда. Я опустил глаза и тихо сказал: – О Старике. После этого несчастного признания ее было уже никак не остановить. Игнорируя мои отчаянные протесты, она прокралась по коридору до лестницы и перегнулась через перила, ее локоны свесились набок, когда она вытянула голову, чтобы подслушивать. Это было слишком драматично. Монстрологи спорили так громко, что их было слышно в Квинсе. – …стыдно за себя, Meister Абрам, – говорил доктор. – Опуститься до… этого… театрального персонажа. – Вы судите, не зная всех фактов, mein Freund. – Фактов? Вы говорите, фактов! И какие же это могут быть факты? Существа, не живые и не мертвые, которые живут кровью живых, которые превращают в туман, в летучих мышей и волков. А также, я думаю, в кур и свиней – почему бы и нет? Которые спят в гробах и каждую ночь просыпаются с восходом луны? На эти факты вы ссылаетесь, Meister Абрам? – Пеллинор, историям о вампирах сотни лет… – Как и историям о лепреконах, но мы их не изучаем – или они следующие на очереди? Будем ли мы включать в канон волшебных эльфов? Почему бы и нет! Давайте теперь посвятим себя изучению вопроса о том, сколько фей могут танцевать на кончике иглы – или в пустоте между вашими ушами! – Вы жестоко раните меня, mein Freund. – А вы оскорбляете меня, mein Meister. Если бы я предложил такое, когда был вашим учеником, вы бы отодрали меня за уши! В чем же дело? Вы помешались? Вы пьяны? Что, во имя всего святого, толкает вас на это безумие? – Вы приписываете мне слишком большую власть, Пеллинор. Я могу только предложить, а решать будет Общество. – Я приписываю вам смерть двух неповинных людей и попытку убийства еще одного. Я не принимаю в расчет Уилла Генри и себя; мы подвергли себя опасности без понуждения с вашей стороны. – Я не заставлял Джона ехать. Он сам вызвался. – Вам не надо было его заставлять, старый вы дурень. Вы знали, что он поедет, только чтобы вас ублажить. – Он сказал, что дело никогда не было основательно изучено. Он настаивал… Доктор разразился громкими проклятиями, и я услышал, как что-то с глухим стуком упало на толстый ковер. Я инстинктивно начал спускаться по ступеням, но Лили меня удержала. – Подожди, – прошептала она. – Ничего, – услышал я фон Хельрунга. – Это можно заменить. – Я считаю, что вы несете полную ответственность за то, что с ним происходит, – ответил доктор, не желая смягчиться. – А я целиком принимаю эту ответственность. Я сделаю все, что в моих силах, хотя и боюсь, что уже слишком поздно. – Слишком поздно? Что вы имеете в виду? – Он в состоянии становления. |