Книга Тайны Французской революции, страница 89 – Эжен Шаветт

– Говорите, – сказала мадемуазель Валеран, уже готовая выслушать признание.

После короткого колебанья он сказал серьезным голосом:

– Мадемуазель, я хочу располагать тремя годами вашей жизни.

При этом удивительном требовании Елена выпрямилась, ошеломленная.

– С какой целью? – осторожно спросила она.

– Цель останется неизвестна вам. В продолжение трех лет вы будете исполнять обязанность, которую я на вас возложу, как бы нелепа она вам ни казалась. Может быть, пройдет этот срок и мне не нужны будут больше ваши услуги. Тогда вы станете свободны. Но может случиться, что завтра или даже накануне последнего дня нашего договора я выставлю вам требование, которому вы обязаны тотчас повиноваться… Словом, в этот срок я буду волен… даже связать вас брачным союзом.

– С вами, может быть? – спросила девушка, вновь обретя хладнокровие.

– О нет! – ответил разносчик с улыбкой. – Не со мной, потому что тогда я не ручаюсь, что смогу сдержать данное слово.

– Как так?

– Если вы выйдете за меня замуж, то по окончании срока уговора, когда придет время освободить вас, я не сделаю ничего во вред себе. Между тем как связанная с другим вы получаете полную свободу, когда пробьет последний час последнего дня вашей услуги.

– Каким способом?

– Самым простым… став вдовой, – сказал Шарль, вновь улыбнувшись.

Этот ответ бросил ее в дрожь. Она чувствовала, что негодяй хотел сделать из нее орудие какого-то ужасного замысла, и это мрачное обещание освободить ее, сделав вдовою, доказывало девушке, что он ни в грош не ставил жизнь человека.

Разносчик опять заговорил после непродолжительного молчания:

– Вы очень молоды, и в ваши лета три года не много значат в сравнении с целой жизнью. В день освобождения ваша красота еще не достигнет полного расцвета.

– Но в мои лета, как вы говорите, нельзя отгадать, какой станет женщина через несколько лет.

Он покачал головой.

– Нет, – сказал он, – вы именно та, которая мне нужна. Я оценил вас в опасности. Вы энергичны, мужественны и рано повзрослели в несчастье. Другая не будет обладать одновременно вашей неустрашимостью и поразительной красотой. И наконец, на другую я не буду иметь тех прав, какие имею на вас.

– Какие права? – спросила Елена голосом, полным гордого негодования.

– Права на вашу признательность, в которой вы только что сознались, – ответил Шарль насмешливо.

– Не может ли моя признательность быть доказана иначе, чем вы предлагаете?

– А какие другие способы находятся в вашем распоряжении? – презрительно обронил он. – Война разорила вас и лишила всякой опоры. Самая жизнь ваша в опасности, и с минуты на минуту палач может наложить на вас руку, моя прекрасная вандеянка! Что ж остается, чего бы я мог требовать? Может быть, вашей красоты? Но я был властен над ней все время по дороге в Бен. Я мог бы задушить вас, обесчестив сначала. Кто бы стал беспокоиться об одном лишнем трупе, когда они валяются везде тысячами, их столько, сколько деревьев в стране? Да, сознаюсь, одну минуту это желание овладело мной, когда я держал вас в своих объятиях.

Она слушала, бледнея и дрожа, его признание в кровожадном сладострастии. Разносчик продолжал: – Почему я пощадил вас? Потому что мне тотчас пришло в голову, что ваша красота может послужить мне лучше, чем для удовлетворения минутного желания. И я вполне был прав. Потому что вчера в моей жизни произошло важное событие, и для достижения цели, на которую оно мне указало, мне нужны вы, ваша красота и энергия. Потому-то я и требую трех лет вашей молодости. Согласны ли вы?

Елена смотрела на него, не отвечая и стараясь отгадать его замысел. Ее молчание было принято негодяем за колебание, который продолжил насмешливым голосом: – Соглашайтесь, красавица, и через три года я верну вам богатство, отнятое войной.

Этот наглый и оскорбительный тон заставил задрожать благородную девушку, но она ничего не ответила. Гнев заблестел в глазах разносчика.

– Говори да, советую тебе, – ворчал он нетерпеливо.

– А если я откажусь? – спросила Елена.

– Если ты откажешь теперь, когда я трижды спас тебе жизнь, то я заставлю тебя согласиться, – ответил Шарль грозно.

– Сомневаюсь! – ответила мадемуазель Валеран с презрительной усмешкой.

Разносчик схватил ее руки, привлекая к себе, приблизил к ней лицо, исказившееся от бешенства, и произнес голосом, дрожавшим от страшного волнения: – Послушай-ка, любезная. Если ты откажешься, с этого дня я буду следить за каждым твоим шагом, выжидая своего часа. В жизни всякой женщины бывает минута, когда она отдается злейшему врагу или для того, чтобы самой избегнуть опасности, или чтоб спасти любимого человека… эта минута наступит и для тебя.

Елена невольно подумала об Ивоне и побледнела.

Ее волнение не ускользнуло от глаз врага, который, склонившись к ее лицу, пристально наблюдал за ней.

– Ага, моя хорошенькая жеманщица, ты, кажется, любишь… и, без сомнения, прекрасного попутчика, имя которого ты скрыла от меня. Ну так тем лучше! Я узнаю, кто он такой, и в тот день, когда он будет в моей власти, посмотрим не прибежишь ли ты сама предложить мне требуемые три года!

– Я презираю ваши угрозы, – ответила она храбро.

– В час опасности ты не будешь так спесива и презрительна.

Затем Шарль прибавил с мрачным смехом:

– Когда я отыщу его, берегись твой миленький!

В эту минуту дверь отворилась. Вошел Барассен.

– Вот и старушка! – крикнул он. – Она идет за мной… но время еще есть, потому что я ускорил шаг, чтоб успеть предупредить вас.

Подойдя к Елене, он нахально взглянул на нее и спросил фамильярно:

– Покончили с этой малюткой?

– Молчи, скотина, – ответил разносчик сухо.

По-видимому, между Барассеном и Шарлем произошло нечто, внушившее гиганту порядочный страх перед сообщником, потому что великан тотчас поджал хвост и промямлил с самым покорнейшим выражением: – Слушаю, хозяин.

Разносчик повернулся к конторке, на которую он положил товар, как вошел в комнату, и спросил: – Ты правильно передал торговке то, что я велел?

– Да, когда она пришла на рынок и принялась отыскивать свой сверток, я сказал, что вы, вероятно, раньше нашли ее тюк и сами отправились в лавочку.

– Хорошо, подождем ее.

При этих словах Барассен, видимо, смутился. Несмотря на страх к своему господину у бандита, видно, чесался язык.

– Гм, гм, – ворчал он.

– Что тебя разбирает? – спросил Шарль, удивленный особенным выражением этих «гм».

– Ничего, маленькое предостережение просится у меня с языка и, как оно не может сойти с него, то и першит в горле.