Онлайн книга «Отправляемся в полдень»
|
Исчезает. Стёрли. Остался только белый и я на белом. И по белому идёт Он. Склоняется ко мне. Улыбается. Совсем не по-нашему, светло-светло так. Говорит: – Рано тебе ещё. Трогает легонько. А у самого – руки в красном, липкие, пахнут. Страж мира сего. Добрейший из добрых. Великий Охранитель. *** … не успеваю. Огненное лассо обвивает шею, меня опрокидывает навзничь, и пока стараюсь, обжигая пальцы, избавиться от этой хрени, тащит со страшной силой назад. Прямо по луже крови – словно на американских горках, лихо. Бьюсь затылком о доски сцены и под булькающий гогот этих фантасмагорических тварей хриплю в удавке. Глаза, небось, вылезли на лоб. Тодор сигает вниз, приземляется в алую лужу, снова орошая всё рубинами брызг. Ухмыляется, присаживает рядом. – Эй! – поводит рукой и верёвка на моей шее исчезает, будто втягивается ему в ладонь. Хренов человек-паук. – А поговорить? Ты же сам хотел? – Расхотел, – бурчу я и тру шею. – Что ж так? Я тут на беседу настроился. Или тебе не нравится приём? – Приём оставляет желать лучше. Тодор встаёт, смотрит на меня грустно, потом – поднимает голову вверх и, кажется, видит что-то там, за облезлой росписью куполообразного потолка. – Скажи, чмошник, – голос подозрительно тих, тон спокоен, – ты когда-нибудь падал? По-настоящему? С такой высоты, что земля с овчинку? Ну да, у нас же театр – вот, пожалуйста, доморощенный философ и лирик. – Нет, я так не поднимался. Всегда слежу за краями. – Молодец, – хмыкает он, – а я вот падал. И знаешь что? – хватает за грудки, поднимает над полом. Во силища! Хотя на вид – худой, правда, длинный. Я ему по плечо. – Падения отбивают вежливость. Отшвыривает меня и отворачивается, будто потерял интерес. А у меня звездочки перед глазами и копчик, походу, отбил. – Эй, Гибби, – обращается он к одному из кашалотов, – заводи! Тот уходит и скоро возвращается с небольшим ящичком. Узорным таким, там пляшут рисованные обезьянка и клоун. И когда со щелчком откидывается крышка, то пляшут и внутри, уже механические. Раздаётся музыка: дребезжащая, унылая, простенькая, наподобие «Ах, мой милый Августин». И я чувствую себя тем свинопасом, только ждёт меня отнюдь не поцелуй принцессы. Надо мной нависает отвратительная рожа Тодора. Скоро меня начнёт тошнить от его ухмылки. Он говорит медленно, с расстановкой, должно быть, чтобы меня проняло: – Я знаю, зачем ты здесь. Слова забираются под кожу, шевелятся там червями, выползают наружу признанием: – Если знаешь, то отдай мне его. – Не могу, – мотает головой. – Билет на «Харон» получает лишь тот, кто делает добро для других. – Но ты ведь получил за так. Как подарок. И это нечестно. – О, кто-то заговорил о честности, – приставляет мне к горлу зазубренный тесак, и пульс у меня сразу подскакивает и колотится в ушах. Кошусь на руку, сжимающую нож и затянутую в тёмную перчатку. Понтушник. Так и хочется съязвить: где вторую посеял? Но он переключает на другое: – Не ты ли совсем недавно угрожал старику, который спас тебя? – Карпыч тоже угрож… – начинаю, но осекаюсь: сын всегда будет на стороне отца, каким бы тот не был. – Хорошо, что понимаешь. Этот ублюдок что – мысли читает?! – Угу, – кивает, – небольшой презент от прошлой жизни, – и пинает ногой под рёбра: – Вставай. Едем на базар. Будешь творить добро. – На базаре? – морщусь и, поднимаюсь, держась за стену. Прямо перед глазами, будто нарочно подсвеченная, буровато-красная надпись: «Верить и любить прежде всего». И это почти смешно, потому что рядом – развороченные внутренности мужика-табуретки и шайка людоедов с дубинам, утыканными гвоздями, наперевес. Тодор замечает мою реакцию и усмехается, но в этот раз невесело: – Мой духовник написал. Вздыхает: то ли потому, что о духовнике – в прошедшем времени, то ли что тот стенку попортил. – Гибби, Зубастый, Саск, выгоняй колымаги. Мы едем творить добро! Предложение его тонет в одобрительном гуле. Чую, ох и добра мы натворим!.. Словно подтверждая мои опасения, обезьянка и клоун всё так же беззаботно пляшут под скрипучую мелодию шарманки. *** Белое и пустое. И в нём – висим мы с Охранителем. Он говорит: рано. Выталкивает. Упираюсь: мне надо. – Как там они? Он слегка хмурится, отбрыкивает мою руку, злится, поди, что падшая одежды коснулась. Но не сгорела, и это придаёт сил и наглости: – Ну? – и вся в нетерпении. – Плохо. Сонник вырос. Охранный пузырь дал трещину. нужна Роза Эмпирея. – Разве ангелы не могут её достать? Аж запинаюсь, так удивляет. – Ангелы охраняют Розу, взять её может лишь тот, у кого своя роза в душе. И рукой в меня – ширь! Хорошо, тут не больно. Тянет потом, смотрю, цветок, алый, в каплях крови. Они заляпали всю белизну. – Твоя роза. Дарит мне назад, прижимаю к сердцу, и тут – загорается, ярко так, аж зеньки щаз лопнут. Она исчезает, а я по-рыбьи дышу. – Цвети для меня, – требует он, выпинывает из белого. Ахаю и возвращаюсь. Смотрю, рядом Фил, тот старик и адская гончая. Все взапаре, даже она. Лыблюсь, тру затылок: – Я в порядке! Но Охранитель сказал: поспешить! – Куда? – Фил и дед переглядываются. – Туда, назад. К моим. А то пузырь скоро лопнет. – А, вы, молодая особа, хотите вернуться в книгу? Ну вот, дошло! А в очках вроде, должен быть умным. Правда, у него всего одна пара. Значит, баба Кора умнее. – Видать, – тяну к ним руки: – Поможете? Поднимаю, но шарахаюсь за Фила, потому что псина, жуткая, тянет морду ко мне. Старик окликает: – Фу, Дружок, фу! Зверь тут же пошёл хвостом махать, и сразу всю страшность теряет. – Можно погладить, Дружок добрый. – Огроменный! – опасливо говорю и не глажу, наоборот, руки поджимаю, в Филу липну. Старик усмехается: – Просто дог. – Ого! Звучит как «бог». |