Онлайн книга «Сексуальная жизнь в Древнем Риме»
|
Проницательное знание сердца влюбленной женщины раскрыто Овидием в монологе, который он вкладывает в уста Медеи (vii, 12): …не знаю какой, но препятствует бог, и едва ли Это не тот, – или сходственный с ним, – что любовью зовется. Что же наказы отца мне кажутся слишком суровы? Да и суровы они! Что боюсь, не погиб бы пришелец, Мельком лишь виденный мной? Где столь сильной причина боязни? Вырви из груди своей, несчастная, ежели сможешь, Этот огонь! О, если б могла, я разумней была бы! Но против воли гнетет меня новая сила. Желаю Я одного, но другое твердит мне мой разум. Благое Вижу, хвалю, но к дурному влекусь. Что пылаешь ты к гостю, Царская дочь, устремясь к чужедальнему ложу? И отчий Край тебе милого даст! А он умрет ли иль будет Жив – то во власти богов. О, лишь бы он жил! Ведь об этом Можно молить, не любя. А деяния малы ль Ясона? Тронуть кого бы не мог – бездушного разве! – Ясонов Возраст, и доблесть, и род? И даже без этого, кто же Не был бы тронут лицом? Вот и тронуто им мое сердце… …Не просить мне должно, однако, — Действовать надо! Но как предам я царство отцово? А неизвестный пришелец, которому помощь подам я, Мною спасен, без меня свой парус распустит по ветру, Чтобы стать мужем другой и на муки оставить Медею? Пусть, коль это свершит, – предпочесть мне сможет другую, — Неблагодарный умрет! Но лицо у него не такое, И таковы благородство души и наружности прелесть, Что не пугает меня ни обман, ни забвенье услуги. Пусть поклянется вперед! Договора в свидетели Вышних Я призову. Что страшиться тебе? Поспешай, промедленья Все отложи! И себе навсегда ты обяжешь Ясона, Он съединится с тобой при торжественных светочах; будут Женщины славить тебя за добро в городах пеласгийских! Наконец Медея изгоняет сомнения, думая о своей любви к Ясону, – Ясону, которого она видит влюбленными глазами. Как говорит Овидий, в ее сердце «справедливость, почтенье, стыдливость» сражались с ее любовью. Хотя кажется, что эти высокие побуждения победят любовь, все же именно последняя в конце концов одержала верх: Но увидала его, – и потухшее вспыхнуло пламя, Щеки зарделись опять, лицо ее все загорелось. Как – если ветер подул – им питается малая искра, Что, незаметна, еще под тлеющим пеплом таилась, Снова растет и опять, расшевелена, мощь обретает, Так и затихшая страсть, что, казалось, уже ослабела, — Лишь появился Ясон, от его красоты разгорелась. И приключилось как раз, что еще был красивей собою Сын Ясонов в тот день: извинил бы влюбленную каждый! История Медеи, которую Еврипид еще раньше облек в превосходную драматическую форму, была разработана Овидием в трагедии, к сожалению не дошедшей до нас. Достойно сожаления, что он не совершил других попыток средствами драмы передать психологию глубин женского сердца, так как у него наверняка получилось бы что-нибудь значительное и запоминающееся. Однако в «Метаморфозах» имеется много монологов, которые произносят женщины в драматические моменты. Точно так же и «Героини» Овидия представляют собой попытки – в драматической или риторической форме – изобразить душу влюбленных женщин. В них, например, содержатся письма Энею от его покинутой возлюбленной Дидоны, Ипполиту от Федры и Ясону от Медеи. Эти мнимые письма показывают не столько оригинальность Овидия, сколько его глубокое знание греческих и римских образцов в виде сочинений Софокла, Еврипида и Вергилия и больше похожи на наброски так и оставшихся ненаписанными пьес. Нам будет достаточно одного примера. Трагедия Федры, влюбленной в своего целомудренного и холодного пасынка Ипполита, стала темой для знаменитых творений Еврипида и Расина. Овидий в таких словах показывает Федру, сочиняющую письмо Ипполиту («Героини», iv, 7 и далее): Трижды признаться пытаясь, я трижды в смущеньи умолкла, Трижды на первых словах оборвалась моя речь. Может любовь лишь посильно стыду уступать: говорить мне Стыд запрещает – писать повелевает любовь. А где любовь повелела, опасно упорствовать смертным: И властелинов-богов мощь побеждает она. Я колебалась вначале, писать ли; любовь мне сказала: «Федра, пиши: ты письмом склонишь суровость его». Сжалься, любовь! Как мою чрезмерно ты душу терзаешь, Так и его подчини сердце желаньям моим! Не легкомыслие в том, что я брачный союз нарушаю; Всех ты спроси: мою честь не запятнала молва. Поздняя, видно, любовь нас сильнее гнетет; я пылаю Вся, и от раны глухой грудь истекает моя. Как со страданьем ярмо переносит впервые телица, Как непокорен узде пойманный конь с табуна, Так непривычному сердцу мучительны страсти любовной Первые цепи; душа в них истомилась моя. Бремя вины не гнетет, если сызмала к ней привыкаешь; Пыткой любовь для того, кто ее долго не знал. Первый получишь ты дар столь ревниво досель соблюденной Чести; с твоей чистотой пасть суждено и моей
[90]. Она утешает себя мыслью, что весь ее род обречен на странную любовь: Уж не семейный ли рок этой страстью сулил мне томиться? Род в исступлении наш весь дань Афродите несет. Зевса Европа любила (ведем от нее мы начало): Образ притворный быка ей олимпийца скрывал; Мать Пасифая моя в роковом извращении страсти Грех выдала свой, явив миру уродливый плод… Любовь Федры к Ипполиту переполняет ее в то мгновение, когда она видит его: Нравился ты мне и раньше, но тут воспылала я страстью, Всюду, до мозга костей, пламя любви разлилось. В белом хитоне сияя, чело увенчал ты цветами; Чистым румянцем стыда юный окрашен был лик. Лик тот… другим он казался холодным, и строгим, и черствым; Если же Федре судить, он лишь отвагой дышал. Не выношу я мужчин, что по-женски лицо свое холят; Самый лишь скромный уход вашей приличен красе. Именно строгость твоя, безыскусной прически небрежность, Легкая пыль на щеках – все это красит тебя. Вижу ль, как диких коней ты строптивую выю смиряешь — Мерным изгибом ноги долго любуюсь твоей; Иль богатырскою дланью копье ты упругое мечешь — Мышцы могучей руки любящий взор веселят; Держишь ли дрот роговой с острием из железа широким — Что б ты ни делал, моим ты ненагляден очам. Жесткость ты только свою оставляй среди зарослей горных! Не заслужила, мой друг, смерть от тебя я принять. Грустный удел, без конца легконогой служить Артемиде И Афродиту лишать чести, что ей суждена. Федра ссылается и на то, что ее муж Тесей почти забыл ее: |