Онлайн книга «Сексуальная жизнь в Древнем Риме»
|
Рассказу о Дафне интересно противопоставить миф о Вертумне – боге, который мог по своей воле менять облик, – и его ухаживаниях за нимфой садов Помоной (xiv, 623 и далее): В те времена и Помона жила. Ни одна из латинских Гамадриад не блюла так усердно плодового сада И ни одна не заботилась так о древесном приплоде. Имя ее – от плодов. Ни рек, ни лесов не любила; Села любила она да с плодами обильными ветви. Правой рукою не дрот, но серп искривленный держала; Им подрезала она преизбыточность зелени или Рост укрощала усов; подрезала кору и вставляла Ветку в нее, чужеродному сок доставляя питомцу. Не допускала она, чтобы жаждой томились деревья. Вьющихся жадных корней водой орошала волокна. Тут и занятье и страсть, – никакого к Венере влеченья! Все же насилья боясь, от сельчан запирала девица Доступ к плодовым садам; не пускала мужчин и боялась. Что тут ни делали все, – мастера на скаканье, сатиры Юные или сосной по рогам оплетенные Паны, Даже Сильван, что всегда своих лет моложавее, боги Все, что пугают воров серпом или удом торчащим, — Чтобы Помоной владеть? Однако же чувством любовным Превосходил их Вертумн. Но был он не более счастлив. Сколько он ей, – как у грубых жнецов полагается, — в кошах Спелых колосьев носил – и казался жнецом настоящим! Часто в повязке бывал из травы свежескошенной, словно Только что сам он косил иль ряды ворошил; а нередко С дышлом в могучей руке, – поклясться было бы можно, Что утомленных волов из плуга он только что выпряг. То подчищателем лоз, садоводом с серпом появлялся; То на стремянку влезал, как будто плоды собирая; Воином был он с мечом, с тростинкой бывал рыболовом. Так он обличья менял, и был ему доступ свободный К деве, и вольно он мог веселиться ее созерцаньем. В итоге он превращается в старуху, которая делится с Помоной своим жизненным опытом в форме высокопарной речи о преимуществах брака над незамужней жизнью: Ныне, меж тем как бежишь и просящих тебя отвергаешь, Тысяча ждет женихов, – и боги, и полубоги, Все божества, что кругом населяют Альбанские горы. Ежели умная ты и желаешь хорошего брака, Слушай старуху меня, потому что люблю тебя больше Всех, не поверишь ты как! Не думай о свадьбах обычных, Другом постели своей Вертумна ты выбери. Смело Я поручусь за него, – затем, что себя он не знает Лучше, чем я. Не странствует он где придется по миру, Здесь он, и только, живет. Он не то что обычно другие, — Как увидал, так влюблен. Ты первым его и последним Пламенем будешь. Тебе он одной посвятит свои годы. Но ни его убедительная речь, ни легенда, рассказанная изменившим свою внешность богом, не трогают Помону. Тогда он появляется в своем истинном виде, как юноша, лучащийся божественностью: …таким пред нею явился, какое Солнце бывает, когда лучезарно блистающим ликом Вдруг победит облака и уже без препятствий сияет. Хочет он силою взять; но не надобно силы. Красою Бога пленилась она и взаимную чувствует рану. Приведенные выше отрывки – превосходные примеры римской риторики. Но очередная сцена словно позаимствована из старинной комедии: Юнона как ревнивая жена и Юпитер, влюбленный в Ио. Бог увидел прелестную девушку и задержал ее, окружив тьмой место, где надеялся обладать ею. Вечно ревнивая Юнона случайно взглянула в ту сторону и заметила неестественную тьму: И огляделась кругом: где муж, – затем что проделки Знала уже за своим попадавшимся часто супругом. И, как его в небесах не нашла, – «Или я ошибаюсь, Или обиду терплю!» – сказала и с горнего неба Плавно на землю сошла и уйти облакам повелела. Он же супруги приход предчувствовал и незамедля Инаха юную дочь превратил в белоснежную телку. Еще один пример. Меркурий, влюбленный в Герсу, готовится к свиданию с возлюбленной, но сперва прихорашивается подобно знатному римскому юноше (ii, 731): Путь изменил он, летит он на землю, небо оставив, И не скрывает себя: до того в красоте он уверен. Но хоть надежна она, помогает ей все же стараньем. Волосы гладит свои, позаботился, чтобы хламида Ладно спадала, чтоб край златотканый получше виднелся. В руку он стройную трость, что сон наводит и гонит, Взял и до блеска натер крылатых сандалий подошвы. В «Метаморфозах» мы также находим любопытный и интересный рассказ о сотворении бисексуального существа Гермафродита, произошедшего от союза влюбленной нимфы Салмакиды с невинным юношей. Перескажем этот сюжет в прозе, поскольку он заслуживает дословного перевода (iv, 288 и далее): «Наяды вскормили в пещерах на горе Ида мальчика, рожденного божественной Кифереей Меркурию. Кто его мать и отец, было легко узнать по его лицу. Он даже носил имя родителей – Гермафродит, от Гермеса и Афродиты. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, он оставил кормилицу Иду, оставил родные горы и стал блуждать по неизвестным местам мимо неизвестных рек, благодаря любопытству не зная усталости. Так он пришел в ликийские города и к карам, соседям ликийцев. Там он увидел озеро с водой, прозрачной до самого дна. Рядом же не было ни болотного тростника, ни бесплодной осоки, ни острого камыша: вода была чиста, как кристалл. Берега озера окружали свежий дерн и вечнозеленая трава. Здесь жила нимфа. Она не охотилась, не стреляла из лука, не состязалась в беге, единственная из наяд, неизвестная резвой Диане. Сестры часто говорили ей: «Салмакида, возьми дрот или ярко расписанный колчан и оживи часы своего безделья охотой!» Но она не брала ни дрот, ни расписанный колчан, не желая проводить время в охоте. Она умывала свое прекрасное тело родниковой водой, причесывала волосы и спрашивала у воды, что ей подходит к лицу. Затем, окутав тело прозрачным покровом, она отдыхала на нежных листьях или мягкой траве. Часто она собирала цветы. Именно это она делала, когда впервые увидела мальчика и возжелала его. Но она подошла к нему не прежде, чем приосанилась, осмотрела свой убор, смягчила выражение лица и действительно стала красивой. Она начала с таких слов: «Мальчик, я верю, что ты из богов. И если ты бог, то, значит, ты – Купидон. Если же ты смертный, то будут благословенны твои отец и мать, счастлив твой брат, счастлива твоя сестра, если она есть, и счастлива твоя кормилица. Но счастливее всех твоя невеста, если ты обручен, считая, что кто-то достоен быть твоей женой. И если невеста у тебя есть, пусть моя любовь будет тайной. Если невесты у тебя нет, позволь мне взойти на твое брачное ложе». Сказав так, она замолкла. Юноша покраснел: он ничего не знал о любви. Но и стыдливость его украшала… Нимфа снова и снова умоляла его дать ей хотя бы братский поцелуй; она уже обхватила его за белую шею, когда он воскликнул: «Прекрати, или я убегу и брошу и тебя, и эту землю». Нимфу охватил страх. «Чужеземец, можешь владеть этим местом». Сделав вид, будто уходит, она спряталась за кустарником, озираясь назад, и присела там, подогнув колено. Мальчик, решив, что остался один, принялся бегать туда-сюда, то и дело погружая ногу до лодыжки в игривую воду. Вскоре, привлеченный ласковой теплотой воды, он сбросил мягкую одежду со своего нежного тела. Нимфа была потрясена: при виде его юной наготы ее страсть воспылала. Ее глаза разгорелись, подобно лику солнца, отраженному в чистом кристалле. |