Онлайн книга «Такое разное будущее»
– Ты собирался рассказывать, – сказала она, глядя на меня поверх бокала. – Да, – ответил я и почувствовал волнение, будто от моих слов бог весть что зависело. – Я пилот… был пилотом. Последний раз я был здесь… только не пугайся! – Нет. Говори! Ее глаза были внимательными и блестящими. – Сто двадцать семь лет назад. Мне тогда было тридцать. Экспедиция… я был пилотом рейса на Фомальгаут. Это двадцать три световых года. Мы летели туда и обратно, сто двадцать семь лет по земному времени и десять – по бортовому. Мы вернулись четыре дня тому назад… «Прометей» – это мой корабль – остался на Луне. Я прилетел оттуда сегодня. Это все. Она молча смотрела на меня. Ее губы шевельнулись, раскрылись, снова сжались. Что было в ее глазах? Изумление? Восхищение? Страх? – Почему ты молчишь? – спросил я. Мне пришлось откашляться. – Так… Сколько же тебе на самом деле лет? Я заставил себя улыбнуться; улыбка получилась невеселой. – Что значит – «на самом деле»? Биологических – сорок, а по земным часам – сто пятьдесят семь… Долгое молчание, и вдруг: – Там были женщины? – Подожди, – сказал я. – У тебя найдется что-нибудь выпить? – Что? – Ну, что-нибудь покрепче, понимаешь. Одурманивающее. Алкоголь… или теперь его уже не пьют? – Очень редко… – ответила она совсем тихо, словно думая о чем-то другом. Ее руки медленно опустились, коснулись металлической голубизны платья. – Я тебе дам… Ангеен, хочешь? Ах, ты же не знаешь, что это такое? – Да. Не знаю, – ответил я с неожиданным ожесточением. Она подошла к полке и вернулась с маленькой пузатой бутылочкой. Налила. Там был алкоголь – немного – и еще что-то; странный, терпкий аромат. – Не сердись, – сказал я, выпив бокал, и налил еще один. – Я не сержусь. Ты не ответил. Может, не хочешь? – Почему же? Могу ответить. Нас было всего двадцать три человека, на двух кораблях. Второй был «Одиссей». По пять пилотов, остальные – ученые. Не было никаких женщин. – Почему? – Из-за детей, – объяснил я. – Нельзя растить детей на таких кораблях, и даже если б можно было, никто бы этого не захотел. До тридцати лет не брали. Нужно окончить два факультета, плюс четыре года тренировки, всего двенадцать лет. Словом, у тридцатилетних женщин обычно уже есть дети. Ну… и другие причины. – А ты? – спросила она. – Я был один. Выбирали одиночек. То есть добровольцев. – И ты хотел… – Да. Разумеется. – И ты не… Она оборвала фразу. Я понял, что она хотела сказать. Я молчал. – Это, должно быть, жутко… так вернуться, – сказала она почти шепотом. Содрогнулась. И вдруг посмотрела на меня, щеки ее потемнели, это был румянец. – Слушай, то, что я сказала, просто шутка, правда. – Что мне сто лет? – Я просто так сказала, ну, чтобы что-нибудь сказать, это совсем не… – Перестань, – пробормотал я. – Если ты еще станешь извиняться, я и вправду почувствую себя столетним. Она замолчала. Я заставил себя не смотреть на нее. В глубине комнаты, в той второй, не существующей комнате за стеклом, огромная мужская голова беззвучно пела, я видел дрожащую от напряжения темно-багровую гортань, лоснящиеся щеки, все лицо подрагивало в неслышном ритме. – Что ты будешь делать? – тихо спросила она. – Не знаю. Еще не знаю. – У тебя нет никаких планов? – Нет. У меня есть немного – такое… ну, премия, понимаешь. За все это время. Когда мы стартовали, в банк положили на мое имя – я даже не знаю, сколько там. Ничего не знаю. Послушай, а что такое Кавут? – Кавута? – поправила она. – Это… такие курсы, пластование, само по себе ничего особенного, но иногда оттуда можно попасть в реал… – Постой… так что же ты там, собственно, делаешь? – Пласт, ну, разве ты не знаешь, что это такое? – Нет. – Как бы тебе… чтобы проще, ну, делаю платья, вообще одежду… все… – Портниха? – Что это такое? – Ты шьешь что-нибудь? – Не понимаю. – О небеса, черные и голубые! Ты проектируешь модели платья? – Ну… да, в определенном смысле, да. Не проектирую, а делаю… Я оставил эту тему. – А что такое реал? Это ее по-настоящему удивило. Она впервые взглянула на меня как на существо из иного мира. – Реал – это… реал, – беспомощно повторила она. – Это такие… истории, на них смотрят… – Это? – Я показал на стеклянную стену. – Ах нет, это визия… – Так что же? Кино? Театр? – Нет. Театр, я знаю, такое было – это было давно. Я знаю: там были настоящие люди. Реал искусственный, но это нельзя отличить. Разве только если войдешь туда, к ним… – Если войдешь… Голова великана вращала глазами, качалась, смотрела на меня, будто он испытывал истинное наслаждение, созерцая эту сцену. – Послушай, Наис, – сказал я вдруг, – или я пойду, потому что уже поздно, или… – Предпочла бы второе «или». – Ты же не знаешь, что я хочу сказать. – Так скажи. – Хорошо. Я хотел тебя еще спросить кое о чем. О самом основном, самом важном я уже немного знаю: я просидел в Адапте на Луне четыре дня. Но там все было чересчур торжественно. Что вы делаете, когда не работаете? – Можно делать массу всяких вещей, – сказала она. – Можно путешествовать, по-настоящему или мутом. Можно развлекаться, ходить в реал, танцевать, играть в терео, заниматься спортом, плавать, летать – что угодно. – Что такое мут? – Это вроде реала, только до всего можно дотронуться. Там можно ходить по горам, всюду – сам увидишь, это невозможно рассказать. Но, мне кажется, ты хотел спросить о чем-то другом… – Тебе правильно кажется. Как сейчас… у мужчин с женщинами? Ее веки затрепетали. – Наверно, так, как всегда было. Что могло измениться? – Все. В те времена, когда я улетел – только не обижайся, – девушка вроде тебя не пригласила бы меня к себе в такое время. – В самом деле? Почему? – Потому что это имело бы вполне определенный смысл. Она помолчала. – А почему ты думаешь, что это не имело такого смысла? Мой вид развеселил ее. Я смотрел на нее; она перестала улыбаться. |