Онлайн книга «Такое разное будущее»
– Так ты не знаешь? – Чего? – Врачи только планируют операции. Выполняют их роботы. – Не может быть! – Я тебе говорю. Сам видел. В Стокгольме. – А если вдруг понадобится вмешательство врача? – Не знаю толком. Кажется, есть какое-то средство, которое частично уничтожает последствия бетризации, правда, очень ненадолго, а уж стерегут они его – представить себе не можешь. Тот, кто мне говорил, чего-то недосказывал – боялся. – Чего? – Не знаю. Эл, мне кажется, они сделали ужасную вещь. Они убили в человеке человека. – Ну, этого ты утверждать не можешь, – тихо сказал я. – В конце концов… – Подожди. Ведь это очень просто. Тот, кто убивает, готов к тому, что и его могут убить, да? Я молчал. – И поэтому в известном смысле необходимо, чтобы он мог рисковать всем. Мы можем. Они нет. Поэтому нас так боятся. – Женщины? – Не только женщины. Все. Эл! Он вдруг сел. – Что? – спросил я. – Тебе дали гипногог? – Гипно… Аппарат для обучения во время сна? Да. – Ты пользовался им?! – почти крикнул он. – Нет… а что? – Твое счастье. Выкинь его в бассейн. – Почему? А ты им пользовался? – Нет. Меня что-то подтолкнуло, и я выслушал его не во сне. Хотя инструкция это запрещает. Ну, ты себе представить не можешь, что это такое! Я тоже сел. – Ну и что? Он смотрел хмуро. – Сладости. Сплошная кондитерская! Уверяю тебя. Чтоб ты был мягким, чтоб ты был вежливым. Чтобы мирился с любой неприятностью, если кто-то тебя не понимает или не хочет быть к тебе добрым – женщина, понимаешь? – то виноват ты, а не она. Что высшим благом является общественное равновесие, стабилизация. И так далее и тому подобное – одно и то же. А вывод один: жить тихо, писать мемуары, не для издания, а так, для себя, заниматься спортом и учиться. Слушаться старших. – Это же суррогат бетризации! – проворчал я. – Разумеется. Там еще много всего было: например, нельзя применять ни к кому ни силы, ни грубого тона, а уж ударить человека – это позор, даже преступление, потому что это вызовет страшный шок. Драться нельзя независимо от обстоятельств, потому что только звери дерутся… – Постой-ка, – сказал я, – а если из заповедника убежит дикий зверь… Да, я забыл… диких зверей уже нет. – Диких зверей уже нет, – повторил Олаф, – но есть роботы. – Ну и что? Ты хочешь сказать, что им можно дать приказ убить? – Ну да. – Откуда ты знаешь? – Твердо не знаю. Но должны же они быть готовы к крайностям; ведь даже бетризованный пес может взбеситься. Скажешь, нет? – Но… но ведь это… Погоди! Значит, они все-таки могут убивать? Отдавая приказы! Разве это не все равно: я сам убью или отдам приказ? – Для них нет. Убийство, мол, в крайнем случае, понимаешь, перед лицом опасности, угрозы, как с бешенством, к примеру. Обычно этого не случается. Но если бы мы… – Мы? – Да, например, мы двое, если бы мы что-то, ну, понимаешь… то, конечно, нами займутся роботы, не люди. Они не могут. Они добрые. Он с минуту молчал. Его широкая, покрасневшая от солнца и песка грудь стала вздыматься быстрей. – Эл! Если б я знал! Если б я это знал! Если… бы… я… это… знал… – Перестань. – С тобой что-то случилось? – Да. – Знаешь, о чем я? – Да. Были две – одна пригласила меня сразу, как только я вышел с вокзала. Вернее, нет. Я заблудился на этом проклятом вокзале. Она повела меня к себе. – Она знала, кто ты? – Я сказал ей. Сначала она боялась, потом… вроде как пожалела, что ли, не знаю, а потом перепугалась по-настоящему. Я пошел в отель. На другой день… знаешь, кого я встретил? Ремера! – Не может быть! Сколько же ему? Сто семьдесят?! – Нет, это его сын. Впрочем, и ему почти полтораста лет. Мумия. Что-то ужасное! Мы поговорили. И знаешь? Он нам завидует… – Есть чему… – Он этого не понимает. Ну, вот… А потом одна актриса. Их называют реалистками. Она была от меня в восторге. Еще бы, настоящий питекантроп! Я поехал с ней, а наутро сбежал. Это был дворец. Великолепие! Расцветающая мебель, ходячие стены, ложе, угадывающее мысли и желания… да. – Хм. И она не боялась? – Нет. Боялась, но выпила что-то, не знаю, что это было, может, какой-то наркотик. Перто или что-то в этом роде. – Перто?! – Да. Ты знаешь, что это? Ты пробовал? – Нет, – сказал он медленно. – Не пробовал. Но именно так называется то, что ликвидирует… – Бетризацию? Не может быть?! – Так мне сказал один человек. – Кто? – Не могу его назвать, я дал слово. – Ладно. Так поэтому… поэтому она… – Я вскочил. – Садись. Я сел. – А ты? – сказал я. – А то я все о себе да о себе… – Я ничего. То есть ничего у меня не получилось. Ничего… – повторил он еще раз. Я молчал. – Как называется это место? – спросил он. – Клавестра. Но сам городок в нескольких милях отсюда. Знаешь что, давай съездим туда. Я хотел отдать в ремонт машину. Вернемся напрямик – пробежимся немного. А? – Эл, – сказал он медленно, – старый конь… – Что? Его глаза улыбались. – Хочешь изгнать дьявола легкой атлетикой? Осел ты! – Одно из двух: или конь, или осел, – сказал я. – И что в этом плохого? – То, что ничего из этого не выйдет. Тебе не случалось задеть кого-нибудь из них? – Обидеть? Нет. Зачем? – Не обидеть, а задеть. Я только теперь понял. – Не было повода. А что? – Не советую. – Почему? – Это все равно что поднять руку на кормилицу. Понимаешь? Я старался скрыть удивление. Олаф был на корабле одним из самых сдержанных. – Да, я оказался последним идиотом, – сказал Олаф. – Это было в первый день. Вернее, в первую ночь. Я не мог выйти из почты – там нет дверей, только этакие вращающиеся… Видел? – Вращающаяся дверь? – Да нет. Это, кажется, связано с их «бытовой гравитацией». В общем, я крутился, как в колесе, а один тип с девчонкой показывал на меня пальцем и смеялся… |