Онлайн книга «Отцовский штурвал»
– А как же с ребятишками? – Ну, обложись ими и сиди, – не вытерпел, встрял в разговор Добрецов. – У всех дети, но никто не бросает работу. Устрой в интернат, а летом возьмешь с собой в Ключи, пусть в водохранилище купаются, загорают. – Вот когда у тебя будут дети, ты их и купай в холодной воде, – сказал я. Сорокин достал из кармана потертый конверт. Неловко повертел в руках, протянул мне. – Здесь летчики деньги собрали, и местком выделил, возьми. – Как-нибудь проживу, – буркнул я, вставая. – А ну садись, – приказал он. – Ты что, миллионер? Пока еще ходишь во всем государственном. Не для тебя, для ребятишек. Я сам без родителей и знаю, нужны они тебе или нет. Тут он был кругом прав. Полгода прошло, как я закончил училище, сразу же после прибытия в подразделение нас, по давней традиции, отправили в колхоз, где мы пробыли до глубокой осени. Когда стал летать, деньги посылал матери. – Квартира благоустроенная? – спросил командир, думая о чем-то своем. – Нет, дома старой постройки. Есть, правда, телефон. – Не о телефоне. Чем топите? – Дровами. – Я недоуменно пожал плечами. – Углем лучше. Дрова прогорят быстро, и снова холодно, – убежденно сказал Сорокин. – По собственному опыту знаю. Я в детдоме когда-то за истопника был. Уголь со станции таскали. Бывало, подбросишь, печка раскалится, мы на плиту картошку пластинками. Вкусно! Лицо Сорокина сделалось грустным и добрым – это было так же непривычно, как если бы вдруг улыбнулась каменная глыба. – Вы были в детдоме? – растерянно спросил я. – Было дело… Он помедлил немного, затем достал фотографию, протянул мне. С фотографии смотрела пожилая женщина в сером платке. Обыкновенное лицо, таких я видел тысячи. – Мать? – вежливо поинтересовался я. – От родной, к сожалению, ничего не осталось, – ответил Сорокин. – В сорок первом эшелон, в котором мы эвакуировались, попал под бомбежку. Страшно вспомнить. Горела станция, вагоны, все кругом трещало, рвалось. Меня вытащили из-под шпалы. Потом узнал: в вагон было прямое попадание. Говорили, чудом уцелел. Собрали нас, переписали фамилии и повезли дальше на машинах. Потом снова на поезде. Привезли нас в Иркутск, там меня и еще одну девочку взяла добрая женщина. У нее у самой трое ребятишек. Помню, овсяную кашу ели. Летом лучше было, огород кормил. Вот так и жили: не хуже и не лучше других. В сорок четвертом мужа у нее убили, нас забрали в детдом. Эта женщина для меня сейчас мать родная. Сорокин бережно положил фотографию в карман, лицо вновь стало хмурым и отчужденным. – У нас на стоянке уголь есть, техдомик отапливаем. Ты скажи адрес, завтра с утра подбросим пару тонн, я думаю, хозяйка возражать не станет. Он быстро глянул на меня, улыбнулся одними глазами. – Она тогда у тебя вот где будет. – Добрецов крепко сжал кулак. Сорокин тяжело посмотрел на него, будто пригвоздил к стулу. Лешка замолчал на полуслове, отвернулся к окну, на пиджаке скупо блеснули пуговицы. – Это, к сожалению, все, что я сейчас могу для тебя сделать. Ничего такого Сорокин не сказал, но с меня он точно половину ноши снял, и хотя с квартирой все оставалось по-прежнему, управдом уже не казался страшным. Теперь я был не один, а это сейчас значило многое. В коридоре увидел второго пилота Игоря Бумажкина, с которым вместе заканчивали летное училище. Он прикреплял к стене лист бумаги. На листе нарисованы хоккейные ворота и чем-то похожая на самолетное колесо шайба. В конце зимы в аэропорту проводилось первенство по хоккею, у нас подобралась неплохая команда. Мы надеялись выиграть главный приз. «Теперь, пожалуй, не придется поиграть». С Игорем мы познакомились на медицинской комиссии и с тех пор не расставались. Вместе ходили на каток, играли в хоккей, наши кровати стояли рядом. Мы не могли друг без друга, и при распределении Игорь попросился в Иркутск, хотя у него было направление в Белоруссию. – Иди сюда, – махнул рукой Игорь, – вот кстати. Завтра играем с технарями. Бумажкин улыбнулся, протянул мне широкую ладонь. От него пахло рыбой, он только что прилетел с Байкала. Лицо у Игоря было красное: солнце, еще несильное у земли, на высоте, через стекло кабины, успело опалить кожу. Игорь выше меня на целую голову, комбинезон на нем, шутили летчики, сшит меркой на индийского слона. – Не могу, – вздохнул я. – Нет времени. – Ты что! Без тебя обязательно проиграем. – Я ребятишек привез с собой. – А, – сочувственно протянул Игорь. – Куда ты их, в интернат? Мне стало даже забавно. Оказывается, мысли у многих работают одинаково, на короткое замыкание, и, наверное, случись такое с другим, я бы сказал то же самое. – Нет, будут жить со мной. Без меня они, как цыплята без курицы. – Что верно, то верно, – глубокомысленно протянул Бумажкин. – Пусть Сорокин квартиру выделяет. Я с ним сейчас же поговорю. – Уже без тебя решили, кому дать, кому нет, – сказал подошедший Добрецов. Игорь не ответил, только прищурился, молча достал из портфеля гигиенический пакет, набитый омулем, протянул мне. – Возьми ребятишкам. А вечером я заскочу к тебе. Ты все там же, у Мироновны? – Пока у нее. – Ожогин прописку дал? Осенью мы ходили к управдому вместе, жил он с Бумажкиным в одном доме, но ничего у нас не получилось. – Какой там! Жить не разрешает, дом-то под снос. – Чего он, не понимает? – воскликнул Бумажкин. – На дворе зима. – Ты как пустая бочка – шуму много, а толку мало, – едко сказал Добрецов. – Орать все мастера, а вот помочь – никого не найдешь. – Он повернулся ко мне, спросил деловито: – Ты с управдомом разговаривал? – Его я не видел. Передала хозяйка. Сегодня сам к нему пойду, мне терять нечего. – Конечно, надо его тряхнуть, – сказал Добрецов. – Нет такого закона, чтоб зимой выселяли. И я с тобой схожу. – Давай прямо сейчас, – повеселел я, – пока он на работе. В предместье мы приехали поздно. Быстро темнело. Редкие прохожие торопливо пробегали мимо темных кладовок, глухо брякая щеколдами, ныряли в узкие ворота. Где-то за каменными домами устало бренчал трамвай, и я знал, что уже через полчаса, точно в фойе кинотеатра после третьего звонка, на улицах будет тихо и пустынно. Вера с Костей сидели в комнате, не зажигая света. Мне даже показалось, пока я ездил в аэропорт, они не стронулись с места. Так обычно сидят на вокзале в ожидании поезда. Лешка зашел следом, включил свет. Ребятишки испуганно посмотрели на него, но затем, разглядев на шапке летную кокарду, повеселели, точно кто-то сдернул с лиц занавеску. |