Онлайн книга «Восьмой круг. Златовласка. Лед»
|
— Разумеется. — Но это, однако, никак не объясняет то, почему парень врет. Не врет, а не говорит всей правды. Нет ли у вас тоже ощущения, что молодой человек всей правды не говорит? — Не знаю. — Да, — вздохнул Эренберг и взглянул на часы. — В больнице сейчас делают вскрытие, и скоро мы узнаем, имеются ли какие-либо травмы в районе половых органов и обнаружатся ли у женщины или у девочек следы спермы. Одежду, которую мы послали в Таллахасси, проверят на предмет выделений из влагалища женщины. В этом деле для меня много неясного. Слишком много всего… К нам снова вышел тюремный надзиратель, извиняясь, что заставил нас ждать так долго. Пока мы шли по коридору, он рассказывал нам, что звонила его жена, у которой барахлила стиральная машина. Мы приблизились к стальной двери в конце коридора, он достал связку ключей, пристегнутую к ремню, и вставил в скважину ключ, помеченный красным. Повернув ключ, распахнул перед нами тяжелую дверь. Отсюда начинались решетки. Решетки множились — одна за другой, как зеркала в ярмарочной комнате смеха. Передо мной была огромная клетка, разделенная решетками на серию отсеков, в каждом из них были койки, раковины и унитазы. — Мужское отделение тюрьмы, — пояснил надзиратель. — Для заключенных образцового поведения. Мы прошли по узкому проходу вдоль решеток, резко повернули направо и оказались в тупике. Там располагались две камеры. Майкл находился в той, что находилась ближе к повороту. Надзиратель воспользовался тем же ключом с цветовой маркировкой, чтобы открыть дверь — красный ключ и кроваво-красная скважина. Майкл был в тюремной одежде: темно-синих брюках, светло-голубой джинсовой рубашке, черных ботинках и носках. Он сидел на единственной койке в камере, положив руки на колени, в той же позе, в которой я застал его, когда он сидел в одежде, перепачканной кровью, в кабинете детектива. К внутренней стене была приделана белая раковина с двумя кранами, приводившимися в действие кнопками. Тут же стоял и фаянсовый унитаз без сиденья и крышки, на котором там, где он крепился к стене, лежал рулон туалетной бумаги. Справа от него на горчичной краске стены какой-то заключенный нацарапал: «Я НУЖДАЮСЬ В ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ РЕАБЕЛИТАЦИИ» — с ошибкой в последнем слове. Другой написал на стене свое имя, а рядом с ним нарисовал прямоугольник, разделенный пополам единственной чертой — может, изобразив таким образом устройство камер здесь, в конце коридора, сгруппированных по две и зеркально повторявших друг друга. На койке, крепившейся к стене, был постелен грязный поролоновый матрас без простыни — и все. Я вошел в камеру, и, когда надзиратель запер за мной дверь, мне стало казаться, будто я тоже заключенный. — Крикните, когда захотите выйти, — сказал он и удалился вместе с Эренбергом по коридору. Они завернули за угол и скрылись из виду. Я слышал, как щелкнули затворы в замке тяжелой стальной двери, как она со скрипом отворилась и с лязганьем закрылась. Снова щелкнули затворы. — Как ты, Майкл? — спросил я. — Нормально, — ответил он. — Они хорошо с тобой обращаются? — Неплохо. Они у меня немного волос состригли — имеют право так делать? — Да. — Еще и с лобка. Зачем им это понадобилось? — А ты как думаешь, Майкл? — Не знаю. — Будут проводить сравнительные анализы. — Анализы чего? — Всех волос, какие только найдут на телах убитых. Станут сравнивать все, что обнаружат, с твоими волосами. — Зачем? — Майкл, они хотят понять, имело ли место изнасилование. — Я же сказал им, что нет. Рассказал все, что случилось прошлой ночью. Чего же им еще… — Ты им не сообщил про телефонный звонок. — Какой звонок? — Я был на катере этим вечером. Говорил с Лайзой Шеллман, она сказала мне… — Лайза идиотка. — Она сказала мне, что вчера вечером тебе позвонили. — Никто мне не звонил. — Начальник доков, Майкл, взял трубку — и он уже это подтвердил. Он пошел на катер и позвал тебя к телефону, ты явился к нему и говорил с какой-то женщиной… — Не говорил я ни с какой женщиной! — Ты хочешь сказать, что в половине двенадцатого вчера вечером тебе не звонила никакая женщина? — Мне никто не звонил вчера вечером — ни в половине двенадцатого, ни когда-либо еще. — Майкл, это ложь! Он отвернулся. — Зачем ты лжешь? — Я не лгу. — Вчера вечером тебе позвонила женщина, начальник доков готов это показать под присягой. Итак, кто она? — Никто. — Майкл, но человек слышал, как ты сказал, что сейчас приедешь. Куда ты должен был приехать? — Никуда. Он неправильно расслышал. Вы про мистера Уичерли говорите? — Да. — Он глухой. Глухой старик. Откуда он может знать… — Мистер Уичерли не глухой, Майкл. Он все прекрасно слышит. Так куда ты должен был приехать? Он молчал. — Майкл! — Домой, — произнес он. — Домой к отцу? — Да. — Кто звонил тебе, Майкл? — Морин. Мне позвонила Морин. — Что ей было нужно? — Сказала, что хочет увидеться со мной. — Зачем? — Она сказала — приходи. — Для чего? — Хотела поговорить. — Она сказала, что твоего отца нет дома? — Она сказала, что… что они там втроем. — Морин и твои сестры? — Да, девочки. — И она хотела, чтобы ты приехал? — Да. Она сказала, что она будет ждать меня. — Хорошо, Майкл. Что случилось, когда ты приехал? О чем вы говорили? Ты сообщил детективу Эренбергу, что вы пошли в кухню. — Да, так и было. — О чем вы беседовали? — Не помню. — Постарайся вспомнить. Говорила ли она тебе, зачем ей понадобилось, чтобы ты приехал? — Она была напугана. — Почему? — Не знала, что делать. — В каком смысле? — Не знаю. — Но она сказала тебе, что она напугана? — Да. — А потом? — Не помню. — Морин сказала что-то, что тебя разозлило? — Нет… мы… мы всегда прекрасно ладили. Мы… Нет. — Ты взял и вдруг ни с того ни с сего потянулся за ножом и стал гоняться за ней по всему дому? |