Онлайн книга «Адмирал Ушаков»
|
– Стой! Кто идет? – И сразу взял ружье на руку. – Из Петербурга, капитан второго ранга Веленбаков, – ответил Нерон. – Покличь капитана Ушакова! – Дядя Макарыч! – позвал часовой. Через секунду перед Веленбаковым предстал боцман. – Вот они спрашивают капитана Ушакова, – сказал часовой. – Чего изволите, ваше высокоблагородие? – переспросил боцман. – Я к Ушакову. Я его друг и товарищ. Приехал из Петербурга. Спать хочу… Боцман вмиг прикинул: будить капитана – жалко, только-только лег. Опять же – хоть это и офицер, а неизвестно, откуда он. Стало быть, его хорошо бы продержать в карантине! – Вот в этой мазанке переночевать можно было бы, – рассуждал он вслух, – да там больной мичман, господин Баташев лежат. – Вот и хорошо. Я с мичманом, – согласился Веленбаков, и не успел боцман оглянуться, как Нерон шагнул к мазанке, толкнул дверь ногой и был таков. Боцман и часовой только переглянулись: а ладно ли это будет? Стояли, слушали: что дальше? А в мазанке происходило вот что. Веленбаков, чертыхаясь, высекал огонь. Наконец высек и зажег свечу. – Здорово, мичман! – Здравия желаю. А вы кто? – спросил слабым голосом Баташев. – Я капитан второго ранга Веленбаков. Приехал из Петербурга к вам, в эту дыру. А ты что, заболел? – Да, трясет… – Это ничего. Это лихоманка. Вот мы сейчас выпьем водочки, и все как рукой сымет. Согреешься! Веленбаков поставил на стол чемодан, собираясь открыть его, но в это время мичмана начало тошнить. – Э, брат, да ты гусь: и без моей водочки доклюкался до жвака-галса [33]. Слаб, если так. Меня отродясь не тошнило, а пью я как ярыга. Ежели ты так, тогда я ложусь, брат, на другой курс. Я буду спать в сенях. Веленбаков взял чемодан и пошел в сени. Положил чемодан под голову, растянулся на тростнике и через секунду захрапел. – Пусть спит. Завтра утром доложу. Из мазанки не выпускать! – строго приказал боцман и ушел спать. Боцман Макарыч поднял Ушакова чуть свет. – Что, мичман умер? – вскочил Федор Федорович. – Не слыхать что-то, ваше высокоблагородие. Без движимости находится. А только они не одни. – А кто же еще заболел? – Заболел ли, не знаю, а сам туда вскочил. – Кто? – начал сердиться Ушаков. Боцман рассказал о приезде Веленбакова. Ушаков только руками всплеснул от огорчения – вот история! Он оделся и пошел с боцманом к мазанке Баташева. Заглянул в окно – мичман не двигался. Лица не было видно, но по свесившейся руке, по вытянутым, закостеневшим ногам было ясно: все кончено. – Осталось куль да балластина! – вырвалось у боцмана Макарыча. – Да. Вечная память, хороший был мальчик! – вздохнул Федор Федорович. – Сказать лекарю, чтобы немедля убрали? Языком не болтать! – приказал Ушаков и пошел к сеням. Нерон спокойно спал врастяжку. – Нерон, – позвал Ушаков. – Нерон! Веленбаков проснулся и сел, сладко потягиваясь. – А, Феденька, здравствуй! – хотел было подняться он, но Ушаков начальнически крикнул: – Не вставай, погоди, выслушай! Веленбаков слушал, почесываясь. – Рядом с тобой в комнате лежит умерший от чумы мичман… – Как – умерший? Да он со мной говорил!.. Нерон вскочил, шагнул через порог и попятился назад. Он был бледен, как стена мазанки. Стоял, растерянно моргая. – Не волнуйся. Закрой дверь! Веленбаков захлопнул ногой дверь из сеней в комнату. – Ты трогал его? – Нет. – Ни его, ни его вещей? – Да. Я только хотел угостить мичмана водкой. – Счастье твое, что не угостил! Забирай чемодан, пойдем в карантин! – А как же мой рапорт адмиралу о прибытии? – Успеешь! – махнул рукой Ушаков. – Ты как себя чувствуешь? Голова не болит? – Признаться, трещит с похмелья. Вчера я хватил порядком! – виновато улыбался Веленбаков. – Если с похмелья – ничего. – Я еще выпью – у меня осталось. – Выходи, пойдем в карантин! Веленбаков взял чемодан и вышел из страшной мазанки. Ушаков сам отвел его в карантинную мазанку и сдал лекарю. – Сиди здесь, пока я не выпущу! – Ладно! – покорился печальной участи Нерон. В этот день Ушаков особенно тщательно осмотрел с лекарем всю команду. Больных и подозрительных, к счастью, не оказалось. Команды ушли на работу. Около полудня в расположение корабля № 4 явилась страшная телега. Впереди нее ехал верхом казак. На пике у него трепыхался зловещий черный флажок. Возле телеги шли три каторжника с длинными железными крючьями и мешками на плечах. Ушаков видел, как они, надев на головы мешки, вытащили крючьями койку с бедным мичманом и бросили ее на телегу. – Вещи его возьмите! Заберите все вещи! – приказал Ушаков. Из вещей у Баташева был только сундучок. Каторжник спокойно взял его голыми руками и поставил на телегу. Ужасная процессия двинулась в степь. Ушаков пошел вслед за телегой: он хотел заставить каторжников сжечь при нем же сундучок мичмана. Было безветренно, но все встречные с испугом шарахались в сторону. Телега направилась в степь, где сжигали всех умерших от чумы. – Сбрось сундучок здесь! – приказал Ушаков, когда отъехали с полверсты. Казак удивленно и недовольно глянул на капитана, но перечить не стал. Сундучок сбросили с телеги. – Ну-ка, молодцы, зажигайте сундучок! – властно сказал Ушаков каторжникам. – У нас огнива нет, – ответил один из них, по-видимому старшой. – Я те поговорю! Зажигай! – побагровел Федор Федорович. – Зажигай, Копыто, слушайся их высокоблагородия! – миролюбиво сказал казак. – Мы с Гришкой поедем, а вы вдвоем тут управьтесь поскорее! Телега тронулась. Каторжники собрали сухой травы, бурьяна и зажгли костер. Один разломал сундучок. Из него посыпалось белье, какие-то письма. Каторжник медлил бросать всё в огонь, явно думал: зря пропадет добро. – Вали в огонь, чего смотришь! – крикнул Ушаков. Каторжник бросил мичманские пожитки в костер. Огонь жадно лизал сухое дерево сундучка. |