Онлайн книга «Адмирал Ушаков»
|
– Так-так. Вот и хорошо! Вот и хорошо! – умилялся Федор. XX
Невидимой, весьма тонкой и сыростью противно пахнущий моровой яд никогда не показывается беспосредственно в наших странах в оных воздухе, но проходит к нам с восточных и полуденных земель чрез товары или зараженных оною людей. Описание морового поветрия Однажды, в конце июля, ранним утром к Ушакову прибежал адмиралтейский вестовой. Вице-адмирал Клокачев звал всех старших командиров на срочное совещание. «Что там стряслось?» – раздумывал Ушаков, направляясь в адмиралтейство. Первый, кого Федор Федорович увидал, входя в кабинет адмирала, был Войнович. Выпучив свои черные глаза, он важно восседал в кресле у самого адмиральского стола. Федор Федорович сел к Голенкину, который выбрал место в сторонке, у окна. – Что же это ты, Федор Федорович, и глаз не кажешь? – Заработался, брат! – виновато улыбнулся Ушаков. Работы у него в самом деле было достаточно. Но ему казалось, что все в Херсоне знают о том, что он встречается с Любушкой, знают, что она бывает у него. Правда, Любушка никогда не шла к Ушакову мимо казарм, а обходила их со стороны степи. В кабинет вошел Клокачев. Он был чем-то, видимо, расстроен. Все разговоры смолкли. – Нашей верфи и нашему строящемуся флоту угрожает страшная опасность. Вчера в Херсоне появилась чума, – выпалил Клокачев и остановился. – Всё же не ушли! – Докатилась-таки и до нас! – послышались замечания. – Это горше самого лютого и грозного врага. Во сто крат хуже всяких турок и их европейских покровителей. Морской флот строится на двух верфях: в Херсоне и Таганроге. В Таганроге убереглись, хотя он и ближе к Тамани, где прошлым летом объявилось это моровое поветрие. Надо и нам приложить все усилия, чтобы не дать распространиться заразе. Надо спасти Черноморский флот! Клокачев говорил и все время подносил к носу головку чесноку – нюхал. – Что делали в Таганроге, ваше превосходительство? – Как убереглись они? – посыпались вопросы. – А вот как. Капитан над Таганрогским портом генерал-майор Косливцев осматривал всех подозрительных «купцов» [31], устроил карантин. Нам также немедля учредить во всех кораблях и командах карантины, выставить караул. Перед работой и после работы самим лично осматривать команду. – А как узнаешь, что человек заболел чумой? – спросил кто-то. – Черные чирьи пойдут по телу. Как уголь. – И синие пятна, морушки [32], – откликнулись те, кто слыхал о недавней московской чуме. – Горячка! Человек лежит без памяти. – И вовсе не так. У меня в Москве зять помер. При полной памяти. Перед смертью все соленых грибков просил… Клокачев постучал рукой по столу: – Тише, господа! Слушайте дальше. Во всех кораблях и командах немедля зажечь костер из кизяка. Жечь круглые сутки. Помните: при чуме, как у нас на море, главное – ветер. Ведь не зря и называется «моровое поветрие». Если команда идет на работу и встретит незнакомого человека, то смотреть, чтобы он не выиграл у тебя ветер. Ежели надо переговорить с ним, то становись так, чтобы вы оказались на ветре. – Ваше превосходительство, я полагаю, кроме ветра есть еще что-то, – сказал Ушаков. – Если бы только один ветер, то чума пошла бы и дальше, а ведь она второй год держится только на побережье. – А как в семьдесят первом годе пожаловала в Москву, забыли? Ежели не в ветре, то, извольте сказать, в чем тогда? – обернулся к нему Клокачев. – Не знаю, ваше превосходительство. Я не лекарь. Я только сказал, что думал. – Думать нечего. Слушайте, что приказывают, господин капитан второго ранга! Ушаков покраснел и смолк. – Людям побольше есть чеснок. И обливаться уксусом. Песен не петь. Работы не прекращать. Но в Ахтиарскую бухту ничего не отправлять: не занести бы мор на готовые корабли. И Клокачев распустил собрание. Командиры уходили, озабоченно обсуждая неприятную новость. – Видишь, сам же говорит: «не занести бы»; значит, не в одном ветре дело! – шептал Голенкину Ушаков, когда они выходили из адмиралтейства. – А то выйдет, как бабы говорят: «ветром надуло». – Никто ничего не знает, – ответил Голенкин. – А наш Паша угодил: вовремя убрался из Херсона! Ну, Феденька, держись! – Будь здоров, Гаврюша! Когда Ушаков пришел к своей команде, там уже знали о страшной новости. Судили-рядили на все лады: – Не суждено – не заболеешь. – Бояться не надо. Кто боится, того сразу возьмет. – Береженого и бог бережет! – Бог-то бог, да и сам не будь плох! – Слыхал: уксусом надо обливаться. – Пей водку – ничто не возьмет! – Дяденька, а что с человеком тогда случается? – Голова дюже болит. – Это когда головная горячка, тогда голова болит, а тут горячка гнилая… – И что же тут? – Сине-багровые пятна по телу. И мясо клочьями лезет. Заживо человек гниет… – Несладко! – Чума есть всякая: одна холопская, другая – барская. От барской ни ты, ни я не помрем. Вон в Москве была барская – одни баре мерли, ровно мухи. – Барская-то чума была не тогда. Вон как Пугачев шел с Урала, он, сынок, был барам пострашнее всякой чумы! Вон когда они нигде не могли найти себе места! – Дяденька, а здеся какая чума? – А здесь – холопская. Купил солдат у торговки старые шаровары, хотел себе штаны сделать. Торговка, к примеру, сегодня ноги кверху, а его, раба божьего, назавтра скрутило. – Сми-ирно! – прервала команда разговоры. Ушаков стал перед строем: – Вот, братцы, слыхали, какая напасть? Главное: смотреть за собой, чтобы сам и одежда – в чистоте, тогда никакая хворь не пристанет. Посторонних людей сторониться. Не здороваться за руку. Вещей чужих не трогать. Что надо будет купить, пойдем в строю, с офицером. Итак – беречься, но не трусить! Носов не вешать! Как в бою! Молодцами! – Рады стараться, ваше высокоблагородие! И команда бодро пошла на работу. Вечером после работы Ушаков сам привел команду в казармы. На улицах чадили костры из навоза, камыша и бурьяна. Солнце проглядывало сквозь дымные облака, как кровавый шар. |