Онлайн книга «Адмирал Ушаков»
|
– С нока-рея сорвался, что ли? – понеслось в ответ. Боцман стоял, смеясь над этим потревоженным муравейником. – Пожалуйте, ваше высокоблагородие! – распахнул он перед Ушаковым калитку. Антоша Селевин непритворно обрадовался старому товарищу. Он и в капитан-лейтенантском чине, как и в гардемаринском, был такой же «Се-не-левин»: маленький, угреватый, невзрачный. – Наконец-то изволили пожаловать, Феденька! – говорил он, обнимая Ушакова. – Заждался я тебя. Меня давно в Таганроге прам ждет. Лучше там командовать прамом, чем в этой пыльной дыре фрегатом! Ну, ваше высокоблагородие, извольте принимать свою посудину! И Селевин повел Ушакова к стапелю. Как и ожидал Федор Федорович, его «посудина» пока что больше напоминала рыбий остов, чем корабль: торчали одни голые ребра шпангоутов. Здесь, на стапеле, была занята большая часть экипажа и офицеров. Селевин представил Ушакову корабельных лейтенантов, следивших за работой. Расторопнее и живее остальных показался Федору Федоровичу небольшой смуглый Иван Лавров. Ушаков переходил от одной группы матросов к другой, говорил с ними, присматривался к команде своего будущего корабля. У штабеля досок, которые подносили с берега к кораблю десятка два матросов, он застал жаркий спор. Федор Федорович издалека уловил архангельские морские словечки, знакомые ему по мичманскому плаванию в Белом море. – Хорошо, коли припадет много ветра, а ежели море остеклеет [29], тогда что будешь делать? – спрашивал спокойный, низкий голос. В ответ раздался скрипучий тенорок, напиравший по волжски на «о»: – Конечно, худая снасть отдохнуть не дасть! Заметив подходившего капитана, спорщики разом притихли. Теперь Федор Федорович разглядел их. Они оба были в летах. Но один – весь седой, а другой – черный и худой, как цыган. – Что, и архангельские у нас есть? – подходя к ним, живо спросил Ушаков. – Этого цвету – по всему свету, – окая, иронически заметил черный. – Точно так, ваше высокоблагородие, есть, – спокойно ответил седой матрос. – Вся наша артель – архангельцы. Ушаков оглядел матросов: – Хорошо. Семьей дружнее работать! Значит, море будет не в диковинку? – Не впервой, ваше высокоблагородие! – Тебя как звать-то? – Канонир первой статьи Карташев. – Какие из архангельцев моряки? Разве у них море? – как бы про себя заметил черный. – А ты откуда? – обернулся к нему Ушаков. – С Волги, ваше высокоблагородие, – не без гордости ответил он. – Матрос первой статьи Ефим Зуб. – Вот построим наш корабль, выйдем в море, тогда и увидим, кто какой моряк! – сказал Федор Федорович, уходя. – Верно! – понеслось ему вслед. «Карташев – рассудителен и спокоен, как надо быть артиллеристу. А Зуб – горяч и быстр, такому только с парусами управляться», – подумал Федор Федорович. Он зашел в мастерские, заглянул в громадную залу чертежной, в магазейны. Не упустил ничего. Узнал, что гвозди привозят из Пошехонья, а железо – от Демидова из Ярославля. Посмотрел в писарской караулке, сколько на сегодня оказывается по кораблю № 4 «морских служителей в нетях». Узнал, кто из них, чем и как болен. Не поленился заглянуть во все сараи – купорный, шлюпочный, блочный, даже в сарай для чистки пеньки, хотя в нем стояла невероятная пылища. – Ну вот, остался только парусный сарай, и все хозяйство, – с облегчением сказал Селевин. – Алексей Наумович Сенявин говаривал: «Мастер парусного дела – душа корабля». Зайдем-ка, Антоша! – ответил Ушаков. По дороге к парусникам их нагнал боцман. Селевина вызывали в контору срочно подписать провиантский табель, который озаглавливался без всякой канцелярской хитрости: «кто с кем в каше». – Вот, Федор Федорович, наш лучший боцман! – сказал Селевин, указывая на моряка. – Как звать? – Макаров, ваше высокоблагородие. – Мы его зовем попросту Макарычем. – Так точно, Макарыч! – браво подтвердил боцман. Ушаков оглядел его. Как и полагается быть боцману, крепок, смышлен и хитер. Но ничего не сказал, только кивнул головой и продолжал путь к парусникам один. Подходя к длинному сараю, где шили паруса, Ушаков услыхал, как чей-то мягкий тенорок рассказывает. Федор Федорович прислушался. – Лучше нашего русского леса ничего нет на свете! Березки стоят белые-белые, чистые, стройные, как девушки. А сосенки – гонкие [30], ровные, как свечечки. И на солнышке – особенно на закате – они точно золотые, так и горят. Красота неописанная! Глядел бы – и не нагляделся бы… Ушаков поднял брови. Он очень любил море, но и лес любил с детства. А тенорок, словно пел, продолжал: – А как подымется ветер, зашумит, загудит бор, заговорит своим голосом, – лучше моря! Сидел, бы и слушал… Федор Федорович зашел в мастерскую. Несколько человек шили паруса. Говорил рыжеватый небольшой, матрос. Увидев капитана, матрос притих и наклонился над полотном. – Ты из каких краев? – спросил у рассказчика Ушаков. – Тверской, ваше высокоблагородие. – Как звать? – Федор Скворцов. – Будешь у меня денщиком. Бросай иглу, пойдем! – Слушаю, ваше высокоблагородие! – проворно вскочил на ноги Скворцов. Дом капитана корабля № 4 стоял на самом краю, у степи. Федору Скворцову это очень понравилось. – Пусть она и степь, а не наше поле, да все-таки простор. Тут и птичка скорее будет и суслик… – И саранча, – пошутил Ушаков. XIX
Ушаков с утра до позднего вечера не выходил из адмиралтейства. Большую часть дня он проводил или у стапеля своего строящегося корабля, или в громадной чертежной зале, где на полу чертили в натуральную величину корабельные части. С этих чертежей потом делались лекала, по которым изготовлялись отдельные детали корабля. Впрочем, капитана Ушакова можно было видеть в течение дня всюду: у корабельных плотников, кузнецов, в угольном сарае и провиантском магазине. А порой невысокая, плотная фигура капитана мелькала на берегу Днепра, где стояли плоты с дубовым и сосновым лесом. Ушаков вникал в каждую мелочь – ведь плавать-то на «Св. Павле» придется всем им, строителям! |