Онлайн книга «О странностях любви... (сборник)»
|
Он полетел по перрону, напал на обер-кондуктора, вернулся и небрежно спросил ливрейных лакеев о сиреневом платье. В несколько минут он узнал все, что требовали его обязанности, и, присевши на скамью, вынул записную книжку и стал набрасывать материал для заметки в завтрашнем нумере бойкой газеты, обращающей внимание на свежесть великосветской хроники. — Это — репортер! Завтра попадем в газеты! — с гримаской, но втайне довольная, заметила одна дама. «Молодая» — высокая, стройная брюнетка с крупной родинкой на загоревшейся матовой щеке, возбужденная и счастливая, казавшаяся гораздо моложе своих двадцати шести, была в «стильном» сером дорожном платье и в большой шляпе с яркими цветами, придававшей ее хорошенькому энергичному лицу что-то кокетливо вызывающее и горделивое. Она стояла в центре кружка провожающих, обмениваясь со всеми короткими ласковыми словами. Все эти родные и знакомые, не раз подвергавшиеся ее злословию, казалось, так сердечно высказывали ей привязанность, так горячи и искренни были их пожелания, что все, все казались ей в эти минуты необыкновенно милыми, хорошими и добрыми. И она как-то невольно придавала значительность и сердечную приподнятость своим самым обыкновенным и незначащим словам. Но вдруг по лицу молодой женщины мелькнуло выражение испуга. — Слушай, мамочка… Пожилая, внушительного вида, сильно молодившаяся, подкрашенная вдова известного боевого генерала, довольная, что ее Мета вышла наконец замуж влюбленная и расходы заботливой матери сократятся, — услышала своим чутким ухом тревожную нотку в голосе дочери. И генеральша с еще большей нежностью спросила: — Что, Мета? — Мне… Пришли в Алупку мой берет… Я забыла взять… Не забудь. — Завтра пошлю, милая. И, словно бы внезапно спохватившись, прибавила: — А ты и не хотела показать, как устроились в купе. Покажи… — Пойдем, мама… И когда они вошли в маленькое купе, полное букетами цветов, мать воскликнула: — И как же хорошо… И как я рада, что ты счастливая! — прошептала мать. — О да… да… Но, мамочка… Ведь надо Никсу сказать, — чуть слышно, взволнованно сказала Мета. — Я говорила тебе… Не теперь только… — А когда? — Завтра, послезавтра… понимаешь… Как мы обворожительны! — восхищенно промолвила мать и обняла дочь. — Ну, идем, Мета. II Они вернулись на платформу обе веселые. — Ведь ненадолго прощаемся, Мета… Не правда ли? — На месяц, мама. «Никс так меня любит!» — подумала Мета, ища глазами мужа. Никс, плотный, цветущий, красивый блондин одних лет с женой, с решительными, слегка наглыми голубыми глазами, с подстриженной маленькой бородкой и пушистыми, кверху вздернутыми усами, в темно-синем вестоне [43] и в мягкой шляпе, ходил по перрону под руку со своим товарищем по лицею, старым другом и сослуживцем по министерству. Далеко не счастливый по виду, молодой, озабоченный и раздраженный, он сдержанно-тихо говорил другу: — Ради самого черта, Венецкий! Сделай все… все… — Сделаю, Никс… — Не забудь… Не зарежь меня… Завтра же поезжай к Александре Эсперовне. Всего удобнее в два часа… Прежде был мой час, и муж на службе… Успокой. Ври… ври, объясняя, почему я уехал, не простившись… И скажи, что, как вернусь из Крыма, буду у нее… А то, что обещал, пришлю из Алупки… — Разве ты, Никс, и у Александры Эсперовны занял? — А ты думал, что я ей дал взаймы?.. Откуда? От американского дядюшки, что ли, наследство?.. Или ты мне дал?.. Одним словом, будь чрезвычайным послом… И благословляю тебя… В качестве утешителя сделайся другом сердца… Она… — Свинья ты… — Охотно верю… Но, главное, уговори моих подлецов кредиторов… Я их просил… Верят мало… Убеди, что получу же за женой средства… Со всеми расплачусь. — Много ли берешь за женой? — Не меньше двухсот тысяч… Есть пензенское имение. Продают… Конечно, дурак! — раздраженно прибавил Никс. — На всякого мудреца довольно простоты… — Еще если бы был влюблен до одурения… Решил утром сегодня предложить генеральше ультиматум… Сколько? И немедленно двадцать пять тысяч… И понимаешь, какое-то идиотство нашло… Ни слова!.. Неловко было сказать, что, кроме долгов, ничего… А ведь мог бы сегодня заткнуть все дыры… Так и обещал подлецам… И теперь, если они предъявят векселя ко взысканию… Скандал!.. — Скажи жене… — Еще бы!.. Не броситься же под поезд!.. Я хочу жить как порядочный человек… Для чего же ты держал сегодня над моей головой венец?.. Мета будет прелестной женой… Влюблена, не глупа, не terre a terre [44] с ревнивыми сценами и записными книжками. Душевное спокойствие. Звонки не будут раздражать… Мирный очаг в уютном гнезде. Пора избавиться от моей каторги… Вдруг Никс нахмурился и раздраженно промолвил: — Повернем… Сейчас полюбуешься вот этим мерзавцем, который пришел сюда… «Мерзавец» в образе почтительного швейцара подошел к Никсу и, снимая фуражку с галуном, чуть слышно прошептал: — Когда же? Все вам отдал, Николай Иваныч! — Видите, женился… Получу… Вернусь через месяц… Все получите, — почти тихо, чуть слышно промолвил Никс. И внушительно и громко прибавил, сунув швейцару золотой: — Так смотри же, Викентий!.. Ступай! Никто, разумеется, не догадался в чем дело. Швейцар, по-видимому, мало обнадеженный, что скоро посмотрит на свои деньги, не особенно горячо поблагодарил и, надевши фуражку, с мрачным видом пошел к выходу. — Нет!.. Это черт знает что… Скотина вообразил, что удираю из-за его тысячи рублей… Пробил второй звонок. — Так будь другом, Венецкий… Все, что просил… — Постараюсь, Никс. — Один месяц пусть подождут… Один месяц — и все до копейки… Телеграфируй в Алупку… Разумеется, условно… — Конечно… Друзья вернулись к вагону. Начались пожатия рук, объятия, поцелуи и пожелания. — Счастливец Никс! — говорили приятели. — Прелестная пара! — заметила какая-то дама. Все посторонились, когда пожилой господин в фетре подошел к племяннице. Он три раза поцеловал Мету, наскоро перекрестил ей лоб и сказал: — До свидания, Мета… Если удосужишься, напиши — как погода в Крыму. |