Книга Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры, страница 77 – Найо Марш

Обнаружив ее, художница первым делом схватила со скамейки чистую тряпку и бросилась вытирать собственное лицо. Лицо Хилари на портрете, тускло подсвеченное люстрой, взирало на нее с мольберта загадочно и зловеще. «На отличный праздник вы меня заманили, ничего не скажешь», — пробормотала она вслух.

Затем Трой повернулась назад к двери — та, к ее крайнему удивлению, оказалась на сей раз плотно затворена. Тонкая струйка масляной краски, разведенной скипидаром, медленно и как-то безвольно стекала по лакированной красной поверхности. Неужели сама захлопнулась? Словно в ответ на мысли молодой женщины, дверь заскрипела и приоткрылась буквально на один-два сантиметра. С ней такое часто случается, припомнила Трой. Видимо, «собачка» отходит…

Но изначально кто-то все-таки закрыл ее!

Художница выждала несколько мгновений, затем заставила себя двинуться вперед. Точнее, она резко подбежала к двери, распахнула ее и едва сумела сдержать вопль. Перед нею стоял Мервин. И сам факт его присутствия здесь, надо сказать, поверг Трой в гораздо больший шок и трепет, нежели удар по голове. Откуда-то словно со стороны до нее донесся крик, родившийся в недрах ее собственной глотки. Так обычно кричат, пробудившись от ночного кошмара.

— Мадам что-нибудь угодно? — лицо Мервина было пепельно-серым.

— Это вы закрыли дверь? Только что?

— Нет, мадам, не я.

— Зайдите сюда, сделайте милость.

Ей показалось, что главный лакей хочет отказаться, но все же вошел, сделал шага четыре по комнате и остановился перед палитрой, все так же валявшейся на ковре.

— Посмотрите, что творится.

— Позвольте мне, мадам.

Он поднял палитру, подошел к скамейке и бережно положил палитру на нее.

— Взгляните на дверь. С этой стороны, — велела Трой.

Она сразу, еще до того, как Мервин подчинился, поняла: он отлично знает, что там. Значит, пока она лихорадочно вытирала лицо, он зачем-то проскользнул в библиотеку, снова выскользнул из нее и прикрыл за собой дверь — сомнений быть не может.

— Эта жестяная штука была привязана над входом в комнату, — сообщила Трой. — И свалилась мне на голову. Самодельное устройство против воров. Хорошо известная детская забава.

— Очень неприятно, — прошептал лакей.

— Да, неприятно получилось. Сработало устройство против воров. Детская забава.

— Я бы никогда, — Мервин вдруг разразился рыданиями. — О боже мой, я никогда бы… Клянусь, ни за что на свете…

— Честно говоря, не понимаю, зачем вам могло бы это понадобиться.

— Вот именно, мне это ни к чему! — словно в горячечном бреду подхватил слуга. — Вы совершенно точно заметили, вы абсолютно правы. Во имя Господа Иисуса Христа, зачем бы я стал играть в такие игры?! Это я-то!

Трой повернулась к нему спиной и принялась оттирать масляный след с дверной поверхности. Получилось совсем чисто — почти ни следа не осталось.

Мервин, в свою очередь, вытащил из кармана носовой платок, бухнулся на колени и яростно атаковал пятно краски на полосатом ковре.

— Скипидаром не проще будет? — подсказала Трой.

Слуга приподнялся и начал дико озираться. Трой подала ему бутылку со скипидаром.

— Та… — нечленораздельно выдохнул Мервин и продолжил работу. Оголенный загривок его сверкал от пота. Он не переставая бубнил что-то себе под нос.

— Что? — переспросила Трой. — Что вы там говорите?

— Он узнает. Уж он-то увидит. Он все замечает. Подумают, что это сделал я. Все так подумают.

— Кто увидит, кто узнает?

— Все узнают. Все без исключения. Все они.

— Отмойте остатки водою с мылом и принесите еще ковриков, — произнесла художница как-то отстраненно, будто не слыша сама себя. С самого начала работы над портретом ковер вокруг мольберта в библиотеке был защищен от краски несколькими перевернутыми ковриками — откуда-то из закромов кухни.

Мервин снова поднял на нее глаза. Вид у него был страшно испуганный и в то же время лукавый, как у озорного ребенка, который что-то задумал или уже натворил.

— Вы меня не сдадите? Не пожалуетесь? — спросил он. — Ведь правда? Честно? Не настучите? Имейте в виду, это не я. Я этого не делал. Вы ведь на меня не думаете? Не делал! Я бы никогда, я бы ни за что. Я ж не придурок, не спятил же я, белены не объелся, чтоб такое делать. Я бы ни за что…

— Ладно, хорошо! — почти закричала Трой, перебивая его. — Давайте не будем… Не надо начинать все сначала. Вы сказали, что это не вы, и я… вообще-то говоря, я вам верю.

— Спасибо вам, добрая леди.

— Не за что, не за что, не будем к этому возвращаться. Однако, — угрюмо и задумчиво вопросила она, — если это сделали не вы, то кто же?

— Ага-ага! Вот это другой разговор, верно? А что, если я знаю?

— Так знаете или нет?

— Ну, есть одна мысль, кое-что ведь соображаю. Меня не проведешь, я все насквозь вижу. Дерьма этого содомского на всех на нас хватит, уж простите, что выражаюсь.

— О чем это вы, не пойму. Пока что, кажется, со мной одной…

— Я вас умоляю! С вами! Ха! Вы тут просто случайная мишень. Карточный болван и больше ничего. Подумали бы вы, милая леди.

Мервин качнулся назад на каблуках и дико воззрился на Трой. Цвет его лица, раньше напоминавший подрумяненную выпечку Кискомана, теперь изменился — стал пунцовым.

— …О господи. Право слово, не знаю, что вы обо мне теперь подумаете, мадам, — заговорил он опять, начав вдруг тщательно подбирать слова. — Забылся я, я тут не при делах, просто разошелся, вышел из себя…

— Ничего страшного, — перебила Трой. — Но может быть, вы все же объясните?..

Он выпрямился во весь рост и начал поспешно пятиться к двери, на ходу обматывая превращенный в тряпку носовой платок вокруг кисти руки.

— Ох, мадам, мадам, мадам! — с мольбой в голосе взвыл лакей. — Да пораскиньте же вы мозгами, прошу вас! — И на том оставил ее в одиночестве.

И как ни странно, но только много позже, уже у себя в комнате смывая с волос следы масляной краски со скипидаром, Трой припомнила: а ведь Мервин попал в тюрьму за то, что убил человека точно таким способом. Детской забавой, ловушкой для воров.

III

Если Крессида днем и потеряла что-то в глазах своего суженого, если образ ее слегка и померк, то в течение вечера он, как показалось Трой, засиял с новой силой. В гостиную, где нынче вся компания впервые перед совместным обедом собралась вместе, она спустилась последней — в так льнувшей к телу легкой тунике, с брюками такого интенсивного золотистого цвета, что сама ее фигура казалась позолоченной статуэткой — вроде тех двух изваяний Духов победы эпохи Кватроченто ^[88], что застыли, трубя что-то свое, на каминной полке. Когда девушка переходила с места на место, туника переливалась на ней кипящим златом, если перефразировать Геррика ^[89]. Выглядела она неимоверно роскошно и, конечно же, чрезвычайно очаровательно. У Хилари просто-таки перехватило дыхание — Трой сама это слышала. Даже миссис Форрестер хмыкнула с ироническим восхищением, а мистер Смит — правда, очень тихо — провыл руладу волком. Полковник сказал: «Дорогое мое дитя, да ты просто изумительна!» — такое же уместное определение в данном случае, как и любое из сотен его синонимов, подумалось Трой. Крессида по-прежнему нимало не вдохновляла ее как художницу, и она по-прежнему поеживалась, ловя на себе вопросительные взгляды Хилари.