Онлайн книга «Атака мертвецов»
|
Мадьяры повеселели – лагерная баланда им наскучила. Расселись на табуретах. – С богом, – сказал Олег Михайлович и кивнул унтеру. – Давайте, голубчик. Измайловец пробормотал: – С почином, значит, девки пляшут и поют. Натянул газовую маску, вошёл в камеру. Открыл вентиль баллона: газ зашипел и синим дымком принялся стелиться по каменному полу. Унтер вышел, задраил дверь. Я стоял у окошка и фиксировал: – Кашляют. Все пятеро. – Десять минут, – говорил Тарарыкин. Глухой стук – подопытные медленно сползали на пол, роняя табуреты. – Слюнотечение. Неконтролируемые движения. – Восемнадцать минут. – Потеря сознания. Синий туман давно растворился, исчез. Мы выждали час. Надели маски и вошли. – Пульс пятьдесят пять. У этого – пятьдесят восемь. Вдох пять секунд, выдох шесть, замедленное дыхание, – глухо говорил фельдшер. – Отлично, – не выдержал Тарарыкин, – спят. И живы все пятеро. Я чуть не сплюнул в маску: нельзя же так! И тут же выругал себя за суеверие. Взяли пробы воздуха: «Кот Баюн» разложился полностью. По расчётам, они должны были спать часов восемь-десять. Я подал знак: выходим. Отдраили дверь. Выходя последним, я обернулся: – Не может быть! Пожилой мадьяр сел на полу. Прохрипел: – Ki vagy te? Pokol? Я содрал маску: – Что? Говорите по-русски. Мадьяр молчал. Барский сказал: – Он, кажется, спросил: «Кто ты? Чёрт?» Испугался газовой маски. Остальные пленные тоже просыпались, оглядывались по сторонам. Тарарыкин простонал: – Всего семьдесят восемь минут. Не годится. Хоть головой о стенку бейся. Пожилой мадьяр поднялся, неуверенно доковылял до стены. И принялся биться о неё головой. Каюсь: мы просто растерялись. Спустя мгновение все пятеро лупили лбами о камень. И успели залиться кровью, прежде чем мы навалились, стащили их на пол, пытаясь удержать. – Унтер, верёвки неси, – кричал я. Подо мной извивался тщедушный мадьяр; сила в нём вдруг проснулась нечеловеческая – он выгнулся дугой, сбросил меня и пополз к стенке неумолимо, как британский танк. Добрался и занялся любимым делом – саморазбиванием черепа. Прибежали солдаты на крики; мы катались по полу, боролись, но и втроём не могли удержать одного. Вся камера была забрызгана, кровь стекала по нашей одежде; этот кошмар длился, пока унтер не заорал: – Да прекратите вы, придурки! И тут же, как по команде, они прекратили. Лежали, вытянувшись по струнке, глядя залитыми юшкой глазами в потолок, и не шевелились. Мы вставали, пыхтя. Вытирали чужую кровь. Барский сказал: – Какой-то сумасшедший дом. Поздравляю, господа: мы создали идеальное средство для массового суицида. Пожилой мадьяр внимательно посмотрел на Михаила и пробормотал: – Mit mondott? Сьто сказал? Унтер выдохнул: – Живой, слава богу, девки пляшут и поют. И тогда начался второй акт сумасшествия. Мадьяры, разбрасывая нас, поднимались и принимались кривляться, дрыгая ногами и руками; я вдруг с ужасом осознал, что они пародируют движения чардаша. Пожилой тонким голосом пищал какие-то рифмованные строчки; остальные подвывали. Остановить их смог, как и в прошлый раз, только окрик унтера: – А ну, замерли, сучьи дети! Не плясать, не петь без команды! Когда мы выбрались, наконец, на воздух, ко мне подбежал начальник караула: – Господин инженер-капитан, за вами катер. Срочно вызывают в Зимний. * * * 25 октября 1917 г., Петроград Катер шибко бежал по глади залива; командир, молоденький мичман с дурацкими шевронами вместо погон (ещё один выверт революции) едва перекрикивал рёв мотора: – В городе буча! Военно-революционный комитет объявил ультиматум. Кексгольмцы окружили Мариинский. Отрубили электричество и телефон в Зимнем, и телеграф захвачен бунтовщиками, вызваны казаки… Он осёкся, глядя мне за спину; я обернулся и тоже увидел: от Кронштадта шли кильватерной колонной корабли. Я различил минные заградители, а позади дымил старый броненосец – кажется, «Заря свободы», бывший «Император Александр Второй». Дело предпринимало скверный оборот; мы молчали до самого города. У Николаевского моста пришвартована «Аврора»: на мосту шла какая-то возня, кого-то били, по набережной стайкой бежали юнкера – вслед им раздалось несколько выстрелов. Кажется, стреляли и по нам: во всяком случае, я явно слышал свист пули, но мичман лишь крикнул боцману прибавить ходу. Я увидел на набережной какие-то подозрительные кучки вооружённых людей; наклонился к командиру катера и прокричал: – Давай дальше, к Владимирскому дворцу. Пришвартовались; мичман ёжился, явно чувствуя себя неуютно. Я вошёл в Зимний со стороны госпиталя: у дверей стояли юнкера Михайловского артиллерийского училища. Они не отдали честь и не спросили пропуск – только безучастно проводили взглядом. Я долго бродил по коридорам, натыкаясь на закрытые двери и патрули ударниц из женского батальона смерти. Наконец нашёл приёмную. Секретарь посмотрел на меня недоумённо: – Чем обязаны? – Инженер-капитан Ярилов, вызван главой правительства. – А, «Кот Баюн»! Ожидайте, там совещание. – Давно? – Вторые сутки, – печально улыбнулся секретарь. Глаза у него были воспалённые. Я сел на изящный стул орехового дерева и подумал, что будь я большевиком – мог бы с парой бомб и двумя браунингами совершить государственный переворот прямо сейчас: меня ни разу не задержали, не обыскали, не спросили документы. Бардак был настолько вопиющим, что уже не раздражал, а смешил. Хлопнула дверь: из кабинета вылетел Керенский и шагнул ко мне. Я впервые увидел его плохо выбритым. – Ну? Что ваш «Кот»? Был ли опыт? – Был, час назад. – И? Результаты? Я замялся – и тут он завизжал: – Что вы молчите, Ярилов?! Три месяца! Я жду три месяца, а вы тут строите глазки, как барышня на первом свидании. Отвечайте! – Господин председатель правительства, опыт был. Результат неожиданный. – Что значит «неожиданный»? Они заснули? Надолго? Каков запас газа? – Запас – восемь баллонов, но мы быстро доведём до ста. Только подопытные потеряли сознание всего на час с четвертью, зато есть уникальный эффект… |