Книга Саймон и программа Homo sapiens, страница 50 – Бекки Алберталли

— Двадцать семь минут до конца обеда, — говорит он. — Пожалуй, самое время «разделять и властвовать».

— Как скажешь. Куда идти, босс?

Он указывает на молочный отдел, где я беру пол-литра молока.

— А ты что взял? — интересуюсь я, когда мы встречаемся у касс самообслуживания.

— Ланч, — отвечает он, демонстрируя мне содержимое корзинки.

В ней лежат две баночки с печеньем-сэндвичем «Мини-Орео» и упаковка одноразовых ложек.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не поцеловать его прямо у кассы.

Он настаивает, что сам за все заплатит. Дождь усиливается, поэтому мы пулей несемся до машины и, захлопнув двери, пытаемся отдышаться. Я протираю очки о свою рубашку. Брэм поворачивает ключ зажигания, снова включается печка, и слышно только, как капли барабанят по стеклу. Он смотрит себе на руки, и я вижу, как он ухмыляется.

— Эйбрахам, — говорю я, как бы пробуя это имя и ощущая, как нежно ноет сердце.

Брэм искоса на меня поглядывает.

Дождь за окном льет стеной, что, пожалуй, только к лучшему. Потому что я вдруг наклоняюсь над коробкой передач и, еле дыша, кладу руки на плечи Брэму. Я вижу только его губы. И едва наклоняюсь их поцеловать — как они открываются мне навстречу.

Это невозможно описать. Эту тишину, и соприкосновение губ, и ритм, и дыхание. Сначала мы не понимаем, что делать с носами, а когда разбираемся, до меня доходит, что глаза мои все еще открыты. Я закрываю их. Его пальцы касаются моего затылка и двигаются медленно и ритмично.

Он на мгновение останавливается, и я открываю глаза, и он улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ. А потом он наклоняется и целует меня вновь — ласково и нежно. Все слишком идеально. Почти по-диснеевски. Не верится, что это происходит со мной.

Десять минут спустя, держась за руки, мы едим кашу из сэндвича «Орео» с молоком. Прекрасный ланч. И «Орео» в коробочке куда больше, чем молока. Я бы ни за что на свете не додумался взять ложки, но Брэм о них не забыл. Ну разумеется.

— Что теперь? — спрашиваю я.

— Думаю, пора возвращаться в школу.

— Нет, в смысле… я про нас. Я не знаю, чего ты хочешь. Не знаю, готов ли ты признаться, что гей, — говорю я, но он в это время легонько водит большим пальцем по линиям моей ладони, и я теряю мысль.

Палец останавливается. Брэм поднимает на меня взгляд и переплетает свои пальцы с моими. Я откидываюсь на сиденье и наклоняю голову к нему.

— Я за, если ты за, — говорит он.

— В смысле — за? — переспрашиваю я. — За что?.. За то, чтоб быть моим парнем?

— Ну. да. Если ты этого хочешь.

— Конечно, хочу, — говорю я.

Мой парень. Мой помешанный на грамматике талантливый кареглазый соккерист.

Я не могу перестать улыбаться. Ну правда, бывают времена, когда не улыбаться куда сложнее.

Тем же вечером, в 20:05, Брэм Гринфелд меняет свой статус на «Фейсбуке»: он больше не «Без пары» — и это лучшее, что случалось за всю историю интернета.

В 20:11 Саймон Спир тоже меняет статус на «Фейсбуке». Благодаря чему получает примерно пять миллионов лайков и мгновенный комментарий от Эбби Сусо: Л АЙК ЛАЙК ЛАЙК.

За которым следует комментарий от Элис Спир: Погоди — чего?

А за ним еще один от Эбби Сусо: Позвони мне!!

Я пишу ей эсэмэс, что поговорю с ней завтра. Сегодня мне не хочется делиться ни с кем подробностями.

Вместо этого я звоню Брэму. Честно, я поверить не могу, что до вчерашнего дня не знал, что у меня есть его номер. Он тут же отвечает.

— Привет, — говорит он, быстро и мягко, будто это только наше с ним слово.

— Важные новости сегодня на «Фейсбуке». — Я опускаюсь на кровать.

Его тихий смешок:

— Ага.

— Ну что, каков наш следующий ход? Будем вести себя элегантно? Или завалим всем ленты селфи с поцелуями?

— Думаю, селфи, — отвечает он. — Но не больше пары дюжин в день.

— И по воскресеньям пост в честь каждой проведенной вместе недели.

— А по понедельникам — в честь первого поцелуя.

— И каждый день — по паре дюжин постов о том, как мы друг по другу скучаем.

— Я и правда по тебе скучаю, — говорит он.

Черт возьми, ну почему именно на этой неделе я под домашним арестом?

— Чем ты сейчас занимаешься? — спрашиваю я.

— Это приглашение?

— К сожалению, нет…

Он смеется.

— Сижу за столом, смотрю в окно и разговариваю с тобой.

— Разговариваешь со своим парнем.

— Ага, — говорит он, и по голосу я слышу, что он улыбается. — С ним.

* * *

— Всё. — У шкафчика меня поджидает Эбби. — Я так больше не могу. Что, блин, происходит между тобой и Брэмом?

— Я, эм.

Я смотрю на нее и, раскрасневшись, расплываюсь в улыбке. Она ждет. И я пожимаю плечами.

Сам не знаю, почему так странно все это обсуждать.

— Боже мой, ты только посмотри!

— Что такое? — спрашиваю я.

— Ты покраснел. — Она тыкает пальцами мне в щеки. — Прости, но ты такой милашка, что просто кошмар. Иди уже. Иди отсюда.

* * *

Мы с Брэмом в одной группе по английскому и алгебре, а значит, два часа я буду томиться, не сводя глаз с его губ, а потом еще пять часов — эти губы представляя. Во время ланча мы прячемся в актовом зале, и без декораций он выглядит непривычно. В пятницу здесь будет проходить школьное шоу талантов, поэтому кто-то уже украсил занавес блестящими золотыми кисточками.

Мы в зале совсем одни, и он кажется таким огромным, что я беру Брэма за руку и тяну в мужскую гримерку.

— Так-так, — говорит он, пока я пытаюсь совладать с задвижкой. — Будем заниматься чем-то секретным?

— Ага, — говорю я и целую его.

Он опускает руки мне на талию и притягивает ближе.

Брэм выше меня всего на пару сантиметров, пахнет мылом Dove, а еще (учитывая, что его поцелуйная карьера началась только вчера) — у него по-настоящему волшебные губы. Мягкие, сладкие, неторопливые. Он целуется, как Эллиотт Смит поет.

Потом мы достаем два стула, и свой я ставлю так, чтобы закинуть ноги ему на колени. Он барабанит руками по моим ногам, и мы говорим обо всем на свете. О том, что Крошка Зародыш уже стал размером с картофелину. О том, что Фрэнк Оушен — гей.

— О, и кстати, угадай, кто, оказывается, был бисексуалом, — продолжает Брэм.

— Кто?

— Казанова.