Книга Сладкая горечь, страница 21 – Стефани Данлер

– Я тебе не верю. У меня такое чувство, что она искренне хочет мне помочь.

Я решила, что Уилл не способен понять Симону, а она скорее всего его на дух не переносит. Но остальное сбило меня с толку.

– Кто такие «девчонки Говарда»? Что ты имел в виду, когда сказал, что они исчезают?

– Не важно, куколка, – отозвался он.

Он прикончил пиво, и тут я поняла, что мне надо решить, остаемся ли мы на следующий круг. Ясное дело, ошибкой было бы напиться еще до четырех часов вечера, но, если у него развяжется язык, оно того стоит.

– Может, благодаря тебе она смягчится, – сказал он, и его взгляд скользнул мне за спину. – Гм. Помяни черта. Я и забыл, что она тут живет.

Я повернулась, и вот она в простом прямом черном платье, выглядит такой изящной, что я ее и не узнала бы. Сердце у меня упало, с саднящим чувством я нырнула поглубже в кабинку.

Это же не «Парковка», и у меня сегодня выходной! Мне хотелось, чтобы Симона думала, что я голой позирую художникам, или пью абсент с музыкантами, или что я в музее Гугенхейма, куда она велела мне сходить, или даже что я сижу одна в баре с книгой вся такая утонченная. Как я могла быть такой дурой, чтобы пить с Уиллом? Да еще на этом попасться?

– Нам надо уйти, – прошептала я.

– Что? Ты же только что сказала…

– Меня тошнит, – зазаикалась я. – То есть я плохо себя чувствую. Пиво не туда пошло. Мне нужно домой.

– С тобой все в порядке?

– Мне очень жаль, Уилл, мы еще как-нибудь раз выпьем, но я…

Я ощущала на себе ее взгляд, в помещении площадью четыреста квадратных футов нас просто невозможно было не заметить. Я сделала глубокий вдох и почувствовала, как на плечо мне легла рука.

– Какая чудесная из вас двоих пара!

В руках у Симоны была книга в бумажной обложке с французским названием, и пахло от Симоны гардениями. Мне хотелось, чтобы Уилл провалился сквозь землю.

– А вот и нет. Мы просто говорили о работе, – затараторила я. – Извини, привет, Симона. Какое красивое платье. Тоже рада тебя видеть.

– Так у тебя сегодня выходной, да? – спросил Уилл, на мой взгляд, с некоторой прохладцей.

– Да, просто встречаюсь с подругой. И, думаю, Джейк попозже придет.

Я допила пиво.

– Я…

– Я, наконец, поймал ее вне работы, – сказал Уилл, похваляясь мной.

– Так она настолько неуловима? – с издевательской улыбкой парировала Симона.

– Вовсе нет. – Я встала. – Я просто… расстроена, то есть у меня желудок расстроен. – Подтянув к себе сумочку, я положила на стол пять долларов. – Извини, Уилл, в другой раз.

И сбежала, не оглянувшись. Едва выскочив на Вторую авеню, я подняла руку. Теперь понятно, почему такси так необходимы для жизни в большом городе – даже для тех, кто не может себе их позволить. Отчаяние.

Когда я начала подниматься по лестнице за коктейльными соломинками для бара, Джейк как раз спускался. Он скользнул тыльной стороной ладони по моей руке. Я уставилась на руку, но она выглядела прежней. Взрыв, но никаких разлетающихся осколков. Следующие пять часов я провела как во сне, недоумевая, намеренно он меня коснулся или нет.

Все было мне не по зубам. Старшие смены, особенно бармены, словно бы защитили докторскую степень по части болтовни с гостями. Они могли щебетать на любу тему. Ничто не ставило их в тупик. А краткость разговора означала, что небрежно выдаваемая на-гора мудрость никогда не будет разоблачена как поверхностная.

Как следовало из общего трепа, чтобы преуспеть в нашем деле, нужно знать город, а еще знать, как из города уехать. Меня же даже Верхний Вестсайд обескураживал. А вот остальные как будто прекрасно знали все курорты выходного дня на Восточном побережье – не только горы Поконо или секретные антикварные лавки в долине Гудзона, но и живописные местечки в Беркшире или озера на границе с Вермонтом. Пляжи составляли отдельную категорию, делились главным образом на Хэмптонские и Кейп-Кодские, и опять же каждый городок был вещью в себе.

Следовало знать, какие выставки проходят в каких галереях, и само собой разумелось, что ты регулярно посещаешь музеи. В ответ на вопрос, видел ли ты серию картин с казнями Мане (а ведь спросит кто-нибудь, кто пришел на ланч, не сняв с лацкана значка музея Метрополитен), неизменно отвечаешь, мол, либо как раз собираешься, либо уже видел их в Париже. Тебе есть что сказать про разные оперы. А если нет, то вежливо намекаешь, что опера чересчур буржуазна. Ты знаешь, что идет на Нью-Йоркском кинофестивале, и поправляешь любого, кто сваливает в одну кучу Годара и Трюффо.

Ты держишь в памяти разные факты из жизни гостей: где пары поженились, куда мужчины ездят в командировки, над какими проектами они работают и каковы крайние сроки. Ты знаешь, какие колледжи они заканчивали и о чем мечтали, когда учились. Ты знаешь названия городков во Флориде, где они оплачивают проживание матерям. Ты осведомляешься об отсутствующих коллеге, муже, жене.

Ты знаешь игроков в командах «Янки» и «Мет», ты разбираешься в погоде и умеешь предсказать ее лучше любого метеоролога. Ты – ходячий свод одноразовой информации, которую гости потребляют, пока пьют, сбегая от собственной жизни.

И что самое любопытное – ничто из этого барменов и официантов не волновало. Стоило качнуться за ними распашным дверям кухни, как они возвращались к разговорам о еде, сексе, выпивке, наркотиках, какой бар открылся, какая группа где играет и кто прошлой ночью напился вдребезги. Однажды я видела, как кто-то швырнул в лицо Скотту тряпку в споре из-за спагетти-карбонара, но я понятия не имела, были ли у кого-то политические взгляды.

Они так поднаторели в культуре сливок среднего класса, даже не в культуре, а во вкусах сливок среднего класса, что могли сойти за своих. Большинство поваров даже получили образование «лиги плюща» в Корнеллском университете, а потом еще истратили состояние на учебу в Кулинарном институте Америки. Они бегло говорили на языке богатых. Вот что значит «пятьдесят один процент».

После смены Скотт и его повара пили пиво, сидя на морозильном ларе. Скотт ругался на Шефа: как Шеф чувствует, что Скотт для него угроза, как Шеф ни черта не смыслит в том, что творится в Испании, как Шеф уже лет десять как выдохся. Шеф называл блюда Скотта «провокационными», и было очевидно, что Скотт хочет, чтобы мы считали это комплиментом. Трейвис и Джаред с обожающим видом кивали. Слушая Скотта краем уха, я испытала неожиданный приступ обиды за Шефа, за его блюда и за ресторан, который он создал, пусть даже они «безнадежно устарели».

У персонала на кухне было собственное «кухонное пиво», которое всю смену стояло обложенное льдом в посудомоечной ванне. По ходу смены кто-нибудь из стажеров периодически менял лед (это действительно входило в обязанности повара-стажера – я спрашивала). Пиво было гениальной идеей. Ребята могли порезаться, обжечься или плакать, но перед глазами у них всегда была мойка с пивом, которое принадлежало им одним.