Онлайн книга «Сладкая горечь»
|
Он терпеливо кивнул. Хищные волчьи скулы, угловатое аскетичное лицо. Кольца на длинных пальцах: роза, половинка черепа, золотая масонская печать. – Это Йорик? – спросила я, указывая на кольцо с черепом. – В том-то и проблема. – Он забрал у меня пиво. – Я не флиртую с девушками, которые много читают. Он улыбнулся, зная, что меня поддел. Что-то умело садистское было в том, как он со мной играл. Я отвела глаза. Посмотрела снова. Я открыла было рот, но осеклась. Я двинулась в сторону туалетов, но не двинулась с места. Он отдал мне бутылку, и я сделала большой глоток. – Ты растеряна, – сказал он. – У тебя это на лице написано. Ну, что на это сказать? – Я просто стараюсь все делать как следует. – По жизни? – Да, по жизни. Снова забрав бутылку, он прикончил ее одним долгим глотком, меряя меня взглядом с головы до ног. Дело в моих драных джинсах и серой футболке? В моих кедах-конверсах? Куда подевались все наши? – Я хочу… то есть я хочу больше, чем делать все как следует. Я хочу на себе проверить любое ощущение, примерить на себя любой опыт. – Ха! – Он с силой хлопнул по стене у меня над головой. – Так она тебе цитирует Китса? Ты слишком податливая, чтобы рядом с ней находиться. – Я не ребенок, – возразила я, но почувствовала себя обманутой. – Ты не ребенок, – повторил он. – Ты хотя бы знаешь, в чем разница между опытом и желанием опыта? – Ты ничего обо мне не знаешь, – отрезала я. Но он видел меня насквозь. Как в тот вечер, когда увидел все мои страхи, так и сегодня он видел, как я напугана. Я попыталась отвлечь себя пивом, но бутылка была пуста. Кожу на голове у меня пощипывало от пота. Резко сдернула с себя шарф, на мгновение пережав себе горло. Ощутив воздух на шее, я испытала прилив бесшабашности. Я задрала подбородок, откинула голову и опустила ресницы. – Все в твоих глазах. Это ни с чем не спутать. – Он провел большим пальцем по моей щеке. – «И даже в храме наслажденья скрыт всевластной меланхолии алтарь…» [27] Его пальцы скользнули по моей щеке, к которой прилила краска, проникли в волосы – сухие, безразличные. Другая его ладонь прижалась к синяку у меня на бедре, точно он интуитивно нашел кровь под кожей. Когда он меня поцеловал, я произнесла «о боже!» ему в рот, но слова, как и все остальное, были проглочены. В то мгновение не существовало ни Джейка, ни ресторана, ни города. Только мои желания бушевали у меня в крови, напитавшись электричеством и властью улиц. И все до единого не знали жалости. Я чудовище, или вот оно каково, ощущать себя человеком? Он не ограничился прикосновением губ, нет, это были его зубы, его язык, нижняя челюсть, руки, вжимающие меня в стену, под конец схватившие мои запястья, стискивающие меня. Я отбивалась. Я всхлипывала. Я шипела. Сомневаюсь, что это был приятный поцелуй. Когда все закончилось, я чувствовала себя избитой. Оглушенной, рассерженной, неудовлетворенной. Он ушел в сырую душную толпу за пивом и не вернулся. Не знаю, как долго я стояла, уставившись на боксеров на картине, пока Скотт не спросил, хочу ли я есть, а я ответила: – Умираю с голоду. Мы всей оравой ввалились в двери сечуаньской забегаловки в Нижнем Мидтауне. Я поискала часы на стене и, по счастью, не нашла. Пустота смотрела с высоты на клеенчатые скатерти, ничто не напоминало, что эта ночь закончится. В забегаловке было довольно людно, смешанный контингент в столь поздний час: одни смотрелись респектабельно, другие походили на нас – измученные и взвинченные. Едоки не встречались друг с другом глазами, следуя закону анонимности, правящей бал в ярко освещенных, открытых всю ночь заведениях. Да, мы умирали с голоду. Скотт отмахнулся от меню, и мы привлекли внимание официанта, после чего Скотт заказал неимоверное количество еды из «настоящего меню», которое никогда не распечатывают. Пиво по два доллара, на вкус – как едва забродившая вода с дрожжами. У нас текли слюни. Никаких перемен блюд – через десять минут тарелки начали с грохотом ложиться на вертящийся крутящийся поднос в середине стола, и мы дружно накинулись. Моллюски в галлюцинаторном сечуаньском масле, гнезда холодной кунжутной лапши, огненная красная подлива, которую Скотт назвал «ма по тофу», холодные потроха («Просто съешь», – сказал Скотт, и я послушалась), хрустящая утиная кожица, томленая зеленая фасоль, тоненько нарезанные острые баклажаны, огурцы в луковом масле… Мы потели, мы тяжело отдувались, из глаз у нас текло. Еще салфеток! Соусы лились рекой, летели брызгами во все стороны. Еще риса! Я коснулась губ – онемевших и наэлектризованных. Желудок у меня раздулся, превратившись в чужеродный, плотный шар. Я подумала, не пойти ли сблевать, чтобы потом затолкать в себя еще что-нибудь. – Если бы это был ваш последний ужин, что бы вы съели? – спросила я вдруг. Это была из тех ночей, когда не страшно, что твоя жизнь может оборваться. – По-настоящему продолжительное омакасе [28]. Эдак из тридцати четырех блюд. Хочу, чтобы их приготовил сам Есуда. Он наносит соевый соус собольей кисточкой. – Пастрами из лосося из «Расс-энд-Дотерс» [29]. Уйму рогаликов. Скажем, целых три. – Двойной-двойной бургер из «Ин-энд-Оут». – А я подумываю о «Бароло», по-настоящему зрелом, минеральном, из восьмидесятых. – Бургер из «Шэк Шейк» и молочный коктейль. – Мамин скалоппини из телятины с грибами и диет-кола. – Болоньез от Нонны – подливу восемь часов готовят. И Нона вручную готовит папарделле. – Или, может, удариться в противоположность? Какое-нибудь дешевое и веселое провансальское розовое. – Жареного цыпленка. И я съем его целиком, руками. И, наверное, «Домен де ла Романе-Конти». Когда еще удастся попробовать такое бургундское? – Блины с икрой и crème fraiche. И баста. Какое-нибудь невероятное шампанское класса люкс. «Круг Гран Кюве», например. Или что-нибудь культовое вроде «Жак Селосс». И чтобы пить прямо из горла. – Тосты, – сказала я, когда настал мой черед. Я попыталась придумать что-то погламурнее, но истинной правдой был тост. Я думала, что надо мной посмеются. Над моей обыденностью, над моей глупостью, над моей пресностью. – А с чем? – М-м-м… С арахисовым маслом. Только нужно неосветленное, какое продают в магазинах здоровой еды. Я сама его солю. |