
Онлайн книга «Дни прощаний»
– Ну, хоть кто-то у тебя есть. – Еще у меня есть сестра Джорджия, и мы по-прежнему разговариваем и переписываемся с ней, но уже не можем ходить вместе в кино, потому что она уехала учиться в Ноксвилл. – А твои родители? Я внутренне содрогаюсь. – Я мало рассказываю им о своей жизни. – Они производят впечатление хороших людей. – Так и есть. Но мы имеем право на личную жизнь, о которой не знают родители. Нана Бетси отворачивается от плиты и упирает руки в бока. – Вообще-то об этом нигде не сказано. Я разглядываю бежевый линолеум пола. – Я не знаю, что сказать. Нана Бетси, судя по всему, догадывается, что я не хочу разговаривать на эту тему и, к моему облегчению, не развивает ее дальше. Она выкладывает на блюдо последние куски жареного цыпленка, открывает духовку и достает дымящийся кукурузный хлеб. Она подходит к столу, удерживая тарелку на одной руке и сжимая в другой кувшин со сладким чаем. А потом возвращается к холодильнику за миской с домашним капустным салатом. Она читает короткую молитву, и мы приступаем к еде. – Именно такое угощение я приготовила Блейку, чтобы отпраздновать его поступление в Художественную академию Нэшвилла. Я предложила ему выбрать любой ресторан, но он предпочел мою кухню. – И я понимаю почему, – отвечаю я с набитым ртом. – Я ведь даже не был голоден. – Не наедайся, в холодильнике еще есть шахматный лимонный пирог. * * * Мы едим медленно, смакуя каждый кусок, как, нам думается, делал бы Блейк, и ведем долгий разговор. Эта трапеза для нас что-то вроде причастия, и в некоторой степени так оно и есть. Мы снова и снова вспоминаем обычные подробности из жизни Блейка. Она рассказывает, что внук никогда не убивал пауков, потому что они поедали жуков, которых он боялся гораздо больше. А я рассказываю, что Блейк, сколько я его помнил, всегда произносил слово «библиотека» как «бублиотека». Она говорит, что Блейк обожал облизывать венчик для взбивания яиц, и если внука не оказывалось рядом, она специально клала венчик в миску и убирала в холодильник, чтобы он смог облизать его позже. Я рассказываю, что Блейк ни разу никого не обидел в школе. Она говорит, что он терпеть не мог изюм. Я рассказываю, как давал ему покататься на своей машине и как он каждый раз радовался – вождение никогда не теряло для него своей прелести. Она говорит, что он никогда не учился плавать и ездить на велосипеде. А я рассказываю о нашем первом споре о том, что, возможно, где-то в Сибири до сих пор обитают огромные покрытые шерстью мамонты. Она рассказывает, как до четырнадцати лет он, укладываясь спать, оставлял в коридоре свет. Я говорю ей, что каждый раз, расставаясь с ним, ощущал, как на мою жизнь падает тень, приглушающая яркость красок, и так продолжалось до тех пор, пока мы снова не встречались. * * * Уже смеркается, когда мы закончили есть и наговорились. На столе перед нами только недоеденный шахматный лимонный пирог, и мы откидываемся на спинки стульев, чтобы ослабить давление на диафрагму. – Ну, ты готов к следующей части? – Нана Бетси смахивает в ладонь несколько крошек и высыпает их на тарелку. – Если только это не еда. Хотя, должен признаться, все было очень вкусно. Она улыбается и встает. Слышно, как она роется в вещах, пытаясь что-то найти, и наконец возвращается с розовой резиновой камерой. Ее глаза задорно блестят. – Играл когда-нибудь с такой штукой? Я отрицательно качаю головой. – Это подушка с сюрпризом, – говорит она. – Смотри. – Она надувает камеру, кладет на стул и плюхается на нее с пронзительным, писклявым пуком. Мы хохочем. – Я читал об этих штуках, – говорю я. – Но никогда не видел. – Мне пришлось заказать ее в интернете. – Вы могли бы загрузить приложение на своем телефоне. Нана Бетси смущается. – Я слишком старомодна, чтобы думать о подобных вещах. – А для чего это? – Мы постараемся взглянуть на мир глазами Блейка. Я связалась с YouTube и смогла выяснить логин от сайта Блейка. Хочу, чтобы ты помог мне сделать прощальное видео для Блейка. Я ни разу не задумывался о том, что стало с поклонниками Блейка на YouTube. И не представлял, догадывались ли они, что вообще произошло. – Я часто был оператором у Блейка. – Нам нужно все сделать правильно. Но первым делом необходимо записать вступление. Можем сделать это прямо здесь. Я начинаю снимать, а Нана Бетси, запинаясь, произносит заготовленные слова: – Всем привет. Я – бабушка Блейка. Блейк погиб, и нам его очень не хватает. Мы хотели поблагодарить вас всех за то, что поддерживали его. Спасибо вам. Наше следующее видео посвящено памяти Блейка. Нана Бетси берет ключи и сумочку, которую освободила от лишних вещей, чтобы внутри могла поместиться подушка-пердушка. Она надувает ее, запихивает внутрь сумочки и проверяет результат, слегка надавив на нее. Все работает как надо. Она снова надувает подушку и убирает в сумочку. – Все, теперь можем ехать. Мы едем в магазин ремесленных изделий. Идею предложил я. Блейку всегда нравились магазины с чопорными и строгими служащими, а в отделе «Сделай сам» наверняка собирались те, кому икебана нравится больше, чем чье-то пуканье. – Ух ты, – вырывается у Наны Бетси, когда мы останавливаемся на парковке. – Я так волнуюсь. И как только у Блейка все это так легко получалось? – Блейк ничего специально не придумывал, но он говорил, что комедия – это способность управлять смехом людей. Нана Бетси согласно кивает. На ее лице написана решимость. Она делает глубокий вдох. – Тогда давай отправимся туда и сделаем так, чтобы люди стали смеяться. Ради него. Мы входим в пахнущий ароматическими смесями магазин. Нана Бетси прижимает к себе сумочку с таким видом, словно в ней спрятана бомба – впрочем, так оно и есть. Губы ее сжаты, глаза выискивают жертву. Я держу наготове телефон. Здесь оказывается гораздо больше девиц за двадцать с пирсингом в носу и фиолетовыми волосами, чем я ожидал, а от них нам никакого толку. Я осматриваюсь по сторонам. Наконец мы забредаем в отдел тканей. – Вот, – шепчу я и незаметно киваю в сторону степенной женщины с короткими седыми волосами. На самом кончике ее носа примостились очки, и она с серьезным видом сворачивает в рулон фланелевую ткань. – Есть, – тоже шепчет в ответ Нана Бетси и делает еще один глубокий вдох. – О Боже, что я делаю? – бормочет себе под нос. |