Книга Восход Черной звезды, страница 25 – Елена Звездная

– Еще через год Ринавиэль родила вторую дочь, – произнес император. – Очаровательную светловолосую девочку с прекрасными изумрудными глазами, ребенка, взявшего от родителей лучшее. Но магии Жизни в ней не было ни капли, и Велерея сделала все, чтобы дар перешел от Катрионы к Лориане. Я не стал препятствовать, здраво рассудив, что Лориану, если та вызовет отклик в моем сердце, принесу в жертву для открытия портала между мирами, а Катриону, как и планировал, заберу с собой. Расчет был идеален, но… ошибочен.

Он протянул руку, коснулся щеки спящей девушки и продолжил:

– Спустя четырнадцать лет Ароиль Астаримана представил мне свою младшую дочь. Она была очаровательна. Яркая, красивая, по-девичьи стройная, с огромными зелеными глазами, за которыми скрывалась… пустышка. Лживая, эгоистичная, самовлюбленная пустышка. Ни ума, ни самоиронии, ни умения ставить цели и достигать их, ни желания учиться, развиваться… ничего. Девица, мечтающая о балах, поклонниках и всеобщем восхищении. Я надеялся полюбить ее, но Лориана вызвала лишь одно чувство – чувство глухого раздражения. Очередной мой план рухнул. Неистово досадуя, я приказал представить мне старшую из дочерей, уже предчувствуя еще одно разочарование.

Он вновь коснулся ее лица, нежно провел пальцами по щеке и произнес:

– Разочарование… было убийственным.

Ладонь сжалась в кулак, давя эмоции железной волей, сдерживая чувства. Великий Араэден Элларас Ашеро из рода Архаэров, Поглощающих силу, рывком поднялся, отошел к окну, встал рядом с матерью. Гордый, несгибаемый, сильный, не позволяющий себе и тени эмоций, он сухо продолжил:

– Предсказание Дарики начало сбываться в то же мгновение – я ощутил возвращение собственной магии прежде, чем осознал, что неотрывно смотрю на Кари практически час, забыв о времени. Потеряв ощущение времени…

Там, за окном, – и Эллиситорес это отчетливо увидела – охраняющие дворец драконы ринулись на материализовавшегося прямо в воздухе темного. Две быстрые хищные тени, две сверкнувшие огнем пасти… два куска некогда единого тела искусного воина полетели вниз… Сторонники кесаря жестоко расправлялись с рискнувшими бросить вызов возвратившемуся правителю Эрадараса.

– Их… много, – осторожно произнесла пресветлая.

– О пророчестве стало известно, – спокойно отозвался Араэден.

– Пророчестве? – полувопросительно переспросила Эллиситорес.

Он ответил полукивком, затем процитировал:

Эллиситорес замерла, неверяще глядя на сына. Секунда, вторая, третья… Пресветлая, тяжело дыша, пыталась понять, осознать, принять… а затем испуганно выдохнула:

– Ты назвал ее Черной звездой!

Император промолчал, все так же глядя в окно. Он смотрел уверенно и спокойно, с решимостью воплотить в реальность то, что написал собственной кровью в истерзанном детстве. То, что не позволило сойти с ума. То, что заставило стать тем, кем ныне являлся.

– Ты… – голос пресветлой сорвался.

– Планировал? Да, – сухо ответил он.

И Эллиситорес поняла, что спорить и отговаривать бессмысленно. Но страх, свой страх она все же облекла в слова:

– Они не допустят этого, Араэден. Ни темные, ни светлые!

Медленно повернув голову, он посмотрел на мать и произнес, допустив тень насмешки:

– Полагаешь, у них будет выбор?

Потрясенная Эллиситорес, отрицательно покачав головой, прошептала:

– Это невозможно, сын.

Ответом ей было уверенное:

– Нет ничего невозможного.

* * *

Я проснулась с неимоверной головной болью. Больно было настолько, что хотелось выть, причем не переставая. Сильно удивилась, припомнила события ночи и так же сильно расстроилась. Хотела бы я знать, что это вообще такое было. Хотя нет – не хотела бы. Я бы вообще не хотела никогда знать, ни что это было, ни в принципе кесаря.

И тут до меня донеслось испуганное:

– Как пожелает пресветлая.

Это было странно. Очень странно, потому что одновременно с осознанием услышанного пришло и другое осознание – фраза была произнесена на ином языке. Певучем, переливчатом, со странными восходящими интонациями, и… и я поняла каждое слово!

Я. Поняла. Каждое. Слово!

Очень медленно, стараясь не потревожить нестерпимо болящую голову, я села. Затем так же медленно и осторожно открыла глаза.

– Пресветлого утра, звезда моя, – раздалось справа.

Так же крайне осторожно и медленно повернув голову, я увидела сидящую в кресле и определенно ожидающую моего пробуждения мать кесаря. Перед пресветлой Эллиситорес склонились две рабыни, третья стояла сбоку от нее, в полусклоненном положении удерживая поднос с мелко нарезанными фруктами.

– Д-д-доброе утро, – нервно ответила я.

И поняла, что говорю на другом языке. С непривычными мне интонациями, восходящими, более напевными, с обилием гласных.

– Нет, звезда моя, не так, – мать кесаря радостно мне улыбалась. – Мир Эрадараса ценит не эмоции, свойственные твоему миру, а свет – эль.

Медленно, голова все так же дико болела, я исправилась и произнесла:

– Сияющего утра, пресветлая.

Она улыбнулась, величественно кивнула и похвалила:

– Замечательно.

Кошмар! О Великий Белый дух – это же какой-то кошмар!

И я рухнула обратно на подушки.

Итак, делаем выводы – болезненный акт был совершен кесарем, дабы обучить меня местному языку. Не спорю – он сэкономил мне массу времени этим, так что, по идее, я должна быть благодарна. По идее – потому как боль до сих пор не дает ни сосредоточиться, ни ощутить что-либо помимо нее и злости. Кстати, о боли. Помнится, вселенское зло Рассветного мира превосходно умеет избавлять от нее.

Я снова села.

Посмотрев на наблюдающую за каждым моим движением пресветлую, вежливо осведомилась:

– Не будете ли вы так любезны, пресветлая, сообщить мне, где бы я могла найти… – нет, не то, – мм-м… встретиться с сиянием Эрадараса, вашим пресветлым сыном?

* * *

Не то чтобы мое любопытство удовлетворили сразу, увы, нет. Для начала пришлось встать, и это далось мне нелегко. Скажу больше – подняться мне помогли две рабыни. Хотелось бы назвать их служанками, но язык не поворачивался – служанки были у меня в Ирани, в оитлонском королевском дворце. Они были говорливые, иной раз не в меру, старательные, но не особо, имели бойкий характер и собственное мнение… пусть даже частенько крайне оскорбительное по отношению ко мне. Но то были личности! Это – тени. Бледные, тоненькие, бесшумные, безголосые, не поднимающие головы и не встречающиеся со мной глазами – тени.