Онлайн книга «Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман»
Вот эту надену футболку, черную, безо всяких дурацких рисунков, и черную же куртку. Все. Решено. Буду загадочным черным человеком. Или все-таки другую? Посветлей? В кармане куртки лежало что-то твердое. Я вынул. Паспорт. Интересно, как он туда попал? «На первый в жизни секс надо пилить с паспортом», – усмехнулся я. То, что в куртке лежал паспорт, выделяло ее. Это решило дело. Что-то ведь должно решить? Решил паспорт. Глупо? А умно как? Презервативы сначала положил в куртку, но потом понял, что лучше в брюки. Были бы в трусах карманы, положил бы в трусы. Я достал Лягу, попрощался с ней и попросил, чтобы она пожелала мне удачи. Дальше – родители. Оба на кухне. Значит, ругаются. Я вошел и быстро сообщил, что мне надо поехать за город, чтобы выполнить задание портала, с которым я сотрудничаю. Для поступления на журфак, мол, нужны публикации… Поэтому я буду поздно. Я даже не стал придумывать, что за публикация, понимая, что родителей это совершенно не парит. – Твой папа решил уйти от нас! – закричала мама. «Да и хрен бы с ним», – подумал я. А вслух спросил: – Далеко? – Тебе бы все ерничать! – вскинулась мама. Отец стоял у окна и делал то, чем всегда занимаются герои фильмов, чтобы продемонстрировать свое нервное состояние: курил сигарету. – Отец, дай денег, – попросил я. – А то в командировку посылают, а денег не дают. – Тебя, кроме денег, еще что-нибудь интересует? – нервно спросила мама. Я ответил нарочито спокойно: – Да. Меня интересует секс, будущее России, а также то, как ЦСКА сыграет завтра со «Спартаком». Дашь? – последний вопрос уже адресовался отцу. – Ты очень грубо разговариваешь с матерью, – сказал он. – Зато ты – очень вежливо, – ответил я, по-моему совершенно логично. – Господи, кого мы вырастили! Кого мы вырастили, Сережа, – всплеснула руками мама и сделала вид, что вот-вот заплачет. – Сколько? – переспросил отец. – Пятерку, – сказал я, понимая, что, если просить пять – дадут три, а если просить три – дадут тысячу. Дали три, как я и рассчитывал. Теперь я мог идти за водкой. Куда? В супермаркет нельзя: придется у кассы уговаривать кассиршу – долгая история. Надо в какой-нибудь небольшой магазин, где продавщица стоит у прилавка. Такую легче уговорить. Я подошел к прилавку, сделал жалостливое лицо… – Я понимаю, что вы не имеете права продавать мне водку… – начал я. – Пошел отсюда, – лениво прикрикнула продавщица. Я попробовал заплакать, но не вышло. Удалось лишь сделать еще более печальное лицо. – Я не себе, правда. У меня папа – алкоголик, и если я приду без бутылки – убьет… – Красиво врешь, – беззлобно сказала продавщица, и это была уже первая победа: она сосредоточилась на мне. Я достал одну из трех купюр, которые мне дал отец, и заныл жалостливо: – Пожалуйста… – Водки тебе? Я кивнул. Продавщица взяла купюру и протянула мне бутылку самой дешевой водки. Я понял, что ждать сдачи бессмысленно. Мне оставалось только крикнуть ей на весь магазин: – А наживаться на детях безнравственно! И вылететь из магазина. Все. Я был экипирован по полной. Почему-то эта мысль совсем не обрадовала, я чувствовал, что нервничаю все больше и больше. Мне даже захотелось отхлебнуть водки – говорят, это успокаивает. Но приносить Ирке початую бутылку было невозможно, а тратить еще тысячу на бутылку – жаль. _______________________________________________ Я иногда думаю, что в будущем люди перестанут разговаривать. Не общаться прекратят, а произносить слова. Слова станут просто ненужными. Ну, может, не со всеми такое произойдет, а с людьми близкими. Но произойдет обязательно. Когда говоришь с человеком, которого знаешь много-много лет, – слова всё только путают. Они – лишь повод для придирок и злости. Слова затемняют суть, потому что она, суть эта, не в словах. К тому же близкий человек все прекрасно понимает и так, а ты все долдонишь, долдонишь… Вот я вышел на кухню. Там Ольга заваривала чай. Я посмотрел на нее, и она все поняла. И посмотрела на меня. И я понял, что она все поняла. И можно было бы уже идти в комнату, собирать чемодан. Тем более что Ольга сказала мне днем, что уходу моему не удивится, хотя развод и не даст… Блин, никто не дает мне «развода» – ни жена, ни театр. Как сговорились… Словно надеются, что я не стану новую жизнь затевать. Ладно. Мы так стояли молча напротив друг друга – или напротив враг врага – и словно ждали чего-то. Мы оба понимали бессмысленность любых слов. И мы оба знали: они непременно будут произнесены. – Ты сама все понимаешь, – начал было я. И – понеслось. Крики. Упреки. Ор. Посередине нашего разговора зашел Сережка. Ему были нужны деньги… Не помню уже на что, не важно. Попросил пятерку. Но я прекрасно понимаю: он всегда будет просить больше, чем ему необходимо на самом деле. Дал три тысячи. Сережка, как водится, похамил и убежал. Иногда мне совершенно искренно кажется: я нужен ему только как банкомат: железный ящик, выдающий деньги. Он убежал куда-то в ночь. По каким-то своим делам. Не важно. Я стоял у окна и нервно курил. Наверное, в моей позе было что-то картинно-киношное, но я не знал, как еще успокоиться. Ольга орала. Плакала. Потом опять орала. И снова плакала. И опять кричала. Если бы сейчас меня попросили вспомнить, что именно она нервно выкрикивала, – мне это вряд ли бы удалось… Я молчал. Скандал – это такая нервная история, которая обязательно заканчивается. И только поэтому его можно выдержать. К счастью, ни один человек, даже моя жена, не может орать бесконечно… Наконец, у Ольги кончились силы. – Ты можешь мне что-нибудь ответить? Можешь? – это был явно последний крик. – Ты ведь ничего не спрашиваешь, Оль, – тихо сказал я. – А, собственно, что и спрашивать? Ты же понимаешь, что к этому все шло? И давно? |