
Онлайн книга «Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман»
![]() Если уж совсем по чесноку говорить, ничего я не испытываю, кроме страха. Из кухни были видны две двери – одна из них вела в Иркину комнату. Виднелся кусочек кровати и белая, какая-то неестественно белая простыня. Я ни о чем не мог думать, кроме того, что придется идти в эту комнату и там заниматься тем, что даже представить невозможно. Страшно представлять. Какой-то я, конечно, ненормальный: вот – баба, вот – водка, там кровать. Это же типа счастье. Нормальное мужское счастье. Которого почему-то я не ощущаю. Надо было выпить. Перед столом – два стула напротив друг друга. Мы сели. Ира смотрела тем взглядом, который, видимо, она считала влюбленным. Меня бесило, что я не испытываю вообще никаких чувств, кроме страха. Просто взбешивало меня это, как будто я какой-то ненормальный. На фига я все анализирую? Выпил. Взял бабу. Так это называется, вроде… И все. Дела. Так нет же! Мысли какие-то дебильные в башку лезут… Кому они нужны только? Ира поставила маленькие красивенькие рюмочки. Я бы с большим удовольствием выпил из граненого стакана. Разлил водку. – Давай выпьем за нас, – сказала Ира, конечно, банальность. Неужели Евсеева меня раздражает? Этого еще не хватало! Я попытался улыбнуться: – Класс! Выпили. Прислушался к себе: водка не подействовала никак. – Между первой и второй, – вздохнул я по-взрослому. Налил и гаркнул: – За любовь! Ирка выпила и спросила: – А ты вот прям меня любишь? Картошка обожгла рот – я тяжело задышал, уничтожая едва возникшую романтическую атмосферу. Зато возникло несколько секунд на обдумывание ответа. Наконец я выдохнул: – Очень. – И вот прям готов всю жизнь со мной кантоваться? – Ира смотрела серьезно. Я постарался улыбнуться по-взрослому: – Мне кажется, это тост. После третьей рюмки водка стала ощущаться как тепло. Тепло растекалось по всему телу, страх растворялся в тепле. Мысли, блин, никуда не девались, но зато приходило ощущение пофигизма. Наверное, по-умному это называется свободой. Или раскрепощенностью. Выпили еще. И еще. Становилось легче – да. Спокойней. Безусловно. Только вот меня не покидало ощущение, что мне предстоит какое-то важное дело. Бред, чушь, фигня! Секс – это разве дело? Из-за выпитой водки мир постепенно погружался в туман, в котором и лицо Ирки, и все предметы выглядели как-то неестественно резко. Картошка и тем более шпроты в рот не лезли. Ирка смотрела влажными глазами. Никогда в жизни я не видел у девушек таких влажных глаз. – Хочешь, я тебе стихотворение прочитаю? – спросил я и с ужасом понял, что мой язык не очень-то меня слушается. – Здорово! – даже одно это простое слово Ирка произнесла с трудом. Я зачем-то встал. Мир закачался и немножко поплыл. Не отворачиваясь и даже не мигая, я смотрел на Иркино лицо. Сначала оно расплывалось, но потом мне все-таки удалось на нем сфокусироваться. Я хлебнул водки зачем-то прямо из горлышка и воскликнул: – «Упражнение в Маяковском». Это типа название… – Маяко-о-о-о-овский, – почему-то протянула Ирка. – Это же поэт такой, да? Он же стихи писал, правильно? Поэт, да? Мне стало ужасно грустно. Прям как-то сразу. Так грустно, что захотелось выть. Но вместо этого я начал: Зима ворвалась, как в ресторан – пьяный. Усыпало город снежинок крошево. Небо разбилось! И страшно и странно… Что-то в разбитом небе есть нехорошее. Думала Трубная. Ордынка думала: Небо разбилось… Что ж дальше случится? Зима ноябрьской метелью дунула — Бледнели от ужаса улиц лица. Зима хулиганит – швыряет лед. Прохожие падают. Проезжие бьются. Город вывернут наоборот, как отражение в луже-блюдце. Но вот зима хулиганить устала. И небо склеилось, солнцем начищено. У хулигана сил еще мало: Слезы пускает ручьями-тыщами. Хулиган на судьбу свою небу жалится, а солнце ему отвечает смехом… Зима степенная приближается Без слез. Без шуток. С холодным снегом. Когда я читал, Ирка уронила голову на руки, и мне показалось, что она спит. Но как только я закончил, она вскинулась и крикнула: – Потрясающе! Мой мужчина – поэт! Потрясающе! Что мне оставалось делать? Тем более я уже стоял и не был уверен, что если сяду, потом смогу снова встать красиво. Ну, я и подошел к Ирке. Сзади обнял ее голову и поцеловал почему-то в затылок. Ирка сама положила мои руки себе на грудь и произнесла тихо-тихо: – Пошли. Она не спросила. И даже не посоветовала. Это был приказ. – Пошли, – повторила она. _______________________________________________ Раз! Два! Три! Проверка! Пишет, вроде? Вроде – да. И вот теперь я сижу и диктую на свой компьютер. И никто не скажет мне, зачем я это делаю, но почему-то надо мне это, необходимо. Может, привык? Может, действительно очень люблю звук, который никогда не предаст? А может, мне просто мыслей своих жалко? Ведь если их не зафиксировать, они растворятся в мозгу, да и все. А так – останутся. Кому останутся, зачем – неясно. Однако не растворятся в воздухе, и это уже хорошо. Идиотское занятие: думать, кому нужны твои мысли? Возникли? Славно. Зафиксировались. Чудесно. Кто-то их услышит? Да какая разница! Тот же сын, например. Сережка будет слушателем. Почему нет? Вот помру я, он сядет, включит… А тут голос отцовский… Хотя, если честно, меня не волнует, кто меня услышит. Просто привычка такая: фиксировать голосом то, что со мной происходит. А что со мной происходит? То, что со мной происходит, носит гордое имя: любовь. Утро. Позднее утро. Спешить некуда. По утрам куда можно спешить? На репетицию. Теперь у меня нет репетиций. И вот лежу. Смотрю в потолок и чувствую, как счастье постепенно заполняет меня. |