Онлайн книга «Закон маузера»
|
— И ты полагаешь, что он проследует по Казанской? — Так в том-то и дело! Ещё как проследует! Он же по ей кажный божий день мотается же, так ему ближе, ежели в штаб или в церковь. Организуем запалы, короче, ну а саму «адскую машинку» надо же будет на чердаке магазина Шарфа установить. Кто-нибудь из вас будет же стоять на Казанской, увидит же, что по Николаевскому генерал едет, и подаст знак. Я кручу… Первым завсегда броневик проезжает, я его пропускаю. Следом движется «Руссо-Балт» Корнилова… Только-только он наезжает на то самое место, как я включаю машинку — и падаю на пол. Мотор наезжает и — бабах! Ни мотора, ни Корнилова! — Выпустив жар, Мурлычёв закончил деловитым тоном: — Приступим завтра же, в ночь на Рождество. Степан приблизился к аптекарскому магазину и осмотрелся. Всё как всегда. Как тогда… Только все огни в банке погашены. Сочельник. В церквах поют, все по домам сидят, а он тут, как дурак… Говорят, в ночь на Рождество нечистая сила особенно разгуляться может… «Что за мысли, боец Котов?» — одёрнул себя Степан. — Вроде всё тихо же, — шепнул за спиною Мурлычёв. — Вроде… — Слышь, а войдём-то мы как? Они же дверь изнутри заперли же? — С той стороны на двери засов. С виду крепкий, только я все винты выкрутил, да и посрезал. Хороший рывок — и дверь нараспашку. — Молодец же! — А то… С Казанской подошли молчаливые братья Спирины. — Оружие у всех же? — У всех. — Входим же! Котов ухватился за ручку двери, потянул — заперто, и рванул на себя. Тяжёлый засов, державшийся на обрубках винтов, вывалился, но не загремел, а упал на рыхлую землю, натасканную неведомыми «медвежатниками» под самый порог. Тем лучше. «Лучше же!» — усмехнулся Котов. По одному они вошли в тускло освещённый коридорчик, и до них сразу донеслись звуки тяжёлой воровской «работы» — дико визжали свёрла, шипел автоген, гулко раздавались удары молота. Впрочем, все эти звуки доносились глухо, слабея в узости туннеля. Степан, сделав знак товарищам, осторожно выглянул в подвал. Там находился всего один человек — молодой, чернявый, в одних рваных штанах. Запорошенный серой пылью, он сидел, сутулясь, прямо на дощатом настиле и курил нервными затяжками. — Пся крев… Владек! — послышался зов из подкопа. Чернявый вздохнул, отбрасывая окурок, и встал, бормоча: — О, матка бозка Ченстоховска! Со стоном выгибая спину, он направился к подкопу и тут увидел нежданных гостей. Сообразить и закричать Владек просто не успел — финский нож, метко пущенный Колей Спириным, вошёл ему в шею, перерубая горло. Владек заклекотал и рухнул на колени. Затрепетал всем телом, мягко повалился навзничь. Из туннеля донеслось близкое дыхание, показался человек, вытаскивавший волокушу из рогожи, гружённую кусками отбитого бетона. Тягальщика уже ждали — рукоятка мурлычёвского нагана обрушилась на его запорошенную голову. Упал как подкошенный. — Дальше я сам, — тихонько сказал Котов, скидывая полушубок и всё прочее, оставаясь в одних штанах. Освободив рогожу от бетонного лома, Степан взял её так, чтобы прикрывать свой излюбленный маузер, и сунулся в туннель. В подвале голому было зябко, зато в подкопе — не продохнуть. Надышали. Под дном хранилища трудились двое, оба мокрые от пота. Пыль, садясь на потные тела, засыхала корочкой. Бетон был сбит на большой площади, как бы не в квадратную сажень, и теперь между грабителями и их вожделенной добычей оставалось всего полдюйма, но эти полдюйма составляли прочную сталь, выложенную здесь немецкой фирмой «Арнгейм». В дело пошли фрезы. Пуская снопы искр, инструмент вгрызался в металл, завершая четвёртую сторону пропила. Котов заслонил собой свет лампы, и тот из грабителей, что напрягался, удерживая электропилу, оглянулся, сказав что-то по-польски. В запарке он не удивился чистому лицу Степана и лишь мгновением позже до поляка дошло — чужой. Он резко швырнул в Котова свой инструмент, Степан увернулся, нажимая на курок, а в следующее мгновение потолок прорвало — вырезанный кусок металла со звоном «отворился», будто дверца, держась на честном слове, и в образовавшееся отверстие посыпались увесистые бильярдные шары, выточенные из слоновой кости, — «медвежатники» вырезали низ кассы фабриканта бильярдных столов Гоца. Котов промахнулся, а вот шары простучали по головам поляков очень даже вовремя. Два выстрела из маузера поставили точку в попытке ограбления. [77] Вернувшись в подвал, Степан кивнул Мурлычёву — всё, дескать, в порядке — и отёр пот с лица. Безразлично глянув на бледного, грязного тягальщика, он вопросительно посмотрел на Егора. — Белополяки! — презрительно сказал тот. — Воровали для своего Пилсудского. Что будем с этим делать? — А что с ним ещё делать? — пожал плечами Котов, поднимая маузер. — Не-ет! Не надо! — заверещал поляк, мигом переходя на русский, но грохот выстрела перекрыл его крик. — Готов, — сказал Григорий Спирин. — Начали? — Начали! — выдохнул Мурлычёв. Всю ночь они таскали землю обратно в туннель, создавая пробки — чтобы взрыв всю свою чудовищную силу направил вверх — и таская ящики с динамитом. Провода от запалов пучком выходили из притоптанной земли и тянулись вверх — по трубе на чердак аптекарского магазина. Утром на Рождество всё было готово к покушению. Рождество началось, как на открытке, — с пушистого снега. Стоял мягкий морозец, по домам остывали пироги да блины, а на Большой Садовой прошёл военный парад. Котов мрачно усмехнулся: дома у него нет, и кутьёй угощать некому. И он не девка, чтобы махать из толпы марширующим батальонам. Остаётся только мёрзнуть и злиться неизвестно на кого и за что. — За то, что дурак, — пробормотал Степан и сжал губы. Сам он стоял на углу Казанской, неподалёку от банка. Напротив расположился Колька Спирин. Котов глянул на чердачное окно аптекарского магазина — там мелькнуло светлым — Мурлычёв на месте. |