Онлайн книга «Закон маузера»
|
— По вагона-ам! — разнеслась команда. — Этта… — глубокомысленно произнёс Сорока. — Тронулись, значит. И покатил эшелон на фронт. На войну. От сытости ли, от нервов ли, а только задремал Котов, да и уснул. И спалось ему хорошо — вагон качался, словно убаюкивал, тепло от печки расходилось, и даже знобкие сквознячки, что задували в щели, тревожили не шибко. Проснувшись, Степан потянулся как следует и выдохнул. Знатно он прикорнул! Уже и темень на дворе. Тут состав стал притормаживать, пока вовсе не остановился. Видать, пропускали литерный. В теплушке шёл неспешный разговор, и Котов прислушался. — Этта… Как можно было окопы побросать да по деревням разбежаться землю делить? А германец, значится, ту самую землю пущай топчет? Правильно Корнилов сказал: сперва повыгоним всех вражин, а после о наделах думать будем. — Говорят, тем, кто в армии отслужил, больше земли полагается… — Не говорят, а приказ такой есть! Отслужил, значится, заслужил! И нарежут тебе тридцать десятин землицы, да какой получше. Потому что солдат! Не прятался, поди, не бегал зайцем, не трясся в норке, а воевал. — Справедливо, я считаю… — Ну слава богу, а то Корнилов весь извёлся уже — вдруг да Граф недоволен будет? — Чаво? — Скорей бы войне конец. — Этта верно… — А я всё прикидываю, как избу срублю — чтоб на реку глядела. И балкончик к ей приделаю, сам все балясины выточу… А вот так, через двор, коровник поставлю… — Не-е, лучше овечек завести. Считай, кажный год с шерстью будешь, а её-то продать недолго. И не спортится, как молоко… — А видал, чего черкесы делают? Сквашивают они молоко — и в сыр! — Тоже дело. Сыр долго не пропадёт… Котов лежал в темноте и улыбался. Поезд тряхнуло, заскрипели, залязгали его сочленения, пошёл нарастать, учащаться перестук колёсных пар. Поспешал паровоз. На фронт. На войну. Когда состав прибыл в Горловку, Котов узнал, что служить ему придётся в том самом 1-м батальоне полковника Туркула, где обретался Юрковский-Авинов. Переживания, впрочем, длились недолго — Степан послал (про себя, но очень далеко) и Юрковского, и Авинова… …В Горловке четвёртая рота встретила и Новый 1919 год, и Крещение, а под конец февраля рота, как и весь батальон, как весь 3-й генерала Дроздовского стрелковый полк, как вся армия, перешла в наступление. [78] Двое суток рота билась под Бахмутом. На третьи сутки, к вечеру, вторая и четвёртая роты при поддержке 1-й Особой автоброневой опрокинули красных и заняли Бахмут. Не теряя темпа, ворвались на станцию Ямы. Взяли атакой станцию Лиман, куда стянулся весь 3-й полк. За два дня батальон прошёл маршем по тылам красных до ста вёрст. С налёту ударили по Лозовой. Когда капитан Иванов, гарцуя на страшной рыжей лошади, поднимал роту в атаку, к полковнику Туркулу подскакал командир 2-й батареи Вячеслав Туцевич, тоже полковник по званию, а с ним огромный ординарец его, подпрапорщик Климчук, пожилой солдат. — Антон Васильевич! — крикнул Туцевич. — Прошу обождать минуту с атакой! Я выкачу вперёд пушки! — Выкатывайте, полковник! А мы пока покурим… Десяток орудий батареи Туцевича настолько быстро вынеслись на передовую, снялись с передков и открыли беглый огонь, что свои восхитились, а красные растерялись. Полковник Туцевич, сухощавый, с тонким породистым лицом, с серыми, холодными и зоркими глазами, олицетворял собой офицера. Если такого вешать, то табличку на грудь с надписью «Белогвардеец» цеплять не придётся — и так видно… Как-то раз Котов слышал разговор пулемётчика второй роты, поручика Гамалея, с капитаном Трофимовым. Гамалея назвал тогда Туцевича «игуменом». Трофимов улыбнулся, согласно кивнув. Степан сначала не понял и лишь потом разобрался, в чём дело. Оказывается, во 2-й батарее служили сплошь холостяки, придерживающиеся строгих отшельнических нравов — женщин артиллеристы и близко не подпускали. Кроме заповеди «Не прелюбодействуй!», в «артиллерийском монастыре» чтили и другую, не отмеченную на скрижалях: «Не поступай бесчестно!» Бывало, офицера удаляли с батареи только за то, что он не сдержал слова. А «игумена» своего, сдержанного и холодного с виду, солдаты любили — справедлив был. Убили Туцевича при взятии Лозовой. И смерть-то от своих принял — снаряд из пушки полковника Думбадзе задел за телеграфный провод — и разорвался над головой Туцевича, изрешетив «игумена». Четвёртая рота, державшая оборону поблизости, стянула шапки. Котов был совсем рядом, осколки чудом не задели его самого. Мёртвый Туцевич лежал в снегу, забрызганном кровью. Над ним стоял, сгорбившись, здоровенный подпрапорщик Климчук. Полковник Туркул слез с коня, подошёл к погибшему товарищу и накрыл его лицо фуражкой. — Господин полковник, — прогудел Климчук, — возьмите меня отсюда. — Что ты, — удивился Туркул, — куда? — В пехоту. Не могу оставаться на батарее. Всё о нём будет напоминать. Не могу. На другой день дроздовцы отбили у красных бронепоезд «Память тов. Свердлова», и подпрапорщика Климчука назначили туда фельдфебелем солдатской команды. В середине марта 1-й батальон вошёл в Изюм эшелоном. На перроне их встречали офицерский оркестр и офицерская рота. Дроздовцы сперва не поняли, кого это тут так пышно встречают, а оказалось, что их — за доблестный марш на Лозовую! Командир офицерской роты скомандовал: — Рота, смирно, слушай, на-краул! И, чётко печатая шаг, подошёл к полковнику Туркулу с рапортом. Полковник малость опешил, но принял рапорт, как полагалось в таких случаях, и пропустил офицерскую роту церемониальным маршем. Под музыку и вступили в Изюм. Там был полковой ужин, а в самый разгар скромного застолья был получен приказ: немедленно грузиться и наступать на Харьков. Глава 14
ЗА РУСЬ СВЯТУЮ Сообщение ОСВАГ: Большевики перешли в наступление на Восточном фронте. Силами 1-й Революционной армии (командарм М. Тухачевский), 2-й, 3-й, 4-й и 5-й армий красные прорвали фронт, заняв Нижний Новгород и Казань, Симбирск и Самару, вплотную продвинувшись к Уфе. |