Онлайн книга «Закон маузера»
|
— Сидите тихо, — сказал он, строжея, — а лучше пригнитесь. Кирилл послушно лёг на сиденье, пахнущее дорогой кожей и табаком. «Паккард» не задержался на посту, разве что притормозил малость — Сталина тут знали очень хорошо — и вскоре машина уже катила прочь. Москва вокруг словно затаилась, погружённая в тишину и мрак. Нигде ни единой лампочки не горело — электрические станции стояли, не было топлива. Керосинки не отсвечивали по той же причине. Лишь кое-где пугливо тлели огоньки свечей, да и те мерцали недолго — жители берегли свечечки, тряслись над каждым огарком. «Паккард» свернул на Тверскую, юркнул в один из переулков, заехал под своды тёмной арки и остановился. — Лаврентий, — сказал наркомнац, — погуляй, оглядись. Водитель молча кивнул, вооружился парой браунингов, сунув оба в карманы шинели, и выбрался наружу, заскрипел утоптанным снегом. Клацнула дверца, словно отрезая все звуки. — И давно вы в курсе? — хмуро спросил Авинов. Сталин глянул искоса, и хитрая улыбочка приподняла ему ус. — Нэт, Кирилл Антонович. И нэ бэспокойтесь, я никому нэ скажу. — Почему? Иосиф Виссарионович согнал улыбку с лица и достал папиросу. Дунул в мундштук, размял, закурил, помахал горевшей спичкой, пока та не потухла. Затянулся и пустил струю дыма. — Я отвэчу. Я помог вам, потому что хочу служить трудовому народу. Нэважно, под каким знамэнем. — Найдутся те, кто посчитает вас предателем. — Кто? — фыркнул Сталин. — Вэрные ленинцы? Дампало виришвило! [28] Мнэ нэ по пути с этой сворой трусов и болтунов. Но я могу принести большую пользу Белому делу, замэщая вас… э-э… господин Авинов. — Как связаться с вами, товарищ Сталин? — серьёзно сказал Кирилл. Иосиф Виссарионович ощерился, сжимая папиросу крепкими зубами, и ответил: — Я сам позвоню вашему гэнералу Стогову, когда у мэня появится что пэредать. А позывной мой прост — «Иванов». — Ну всё, пора, — приоткрыв дверцу, он поманил Лаврентия и захлопнул её, чтобы зря не выстуживать салон. — А насчёт этого горца нэ волнуйтэсь — вэрный чэловек. Лаврэнтий, едем. Водитель завёл двигатель и вопросительно глянул на Сталина. — На Брянский вокзал! [29] Беглецы расстались с «Ивановым» у самого вокзала. Тамошние чекисты не рассмотрели, кто именно подбросил Авинова с Исаевым, но отнеслись к обоим весьма уважительно — в ту пору заправлять машины могли только в Кремле, все прочие «моторы» стояли на приколе, горючего не было. — А мужик ничего так, — оценил Сталина Исаев, — сурьёзный. Кирилл кивнул. — И молчал же… — проговорил он, стараясь оглядываться понезаметней. Но всё было тихо, тревоги никто не поднимал. Оторвались? Вроде да. Надолго ли? Поживём — увидим… Под дебаркадером с заснеженными стёклами гуляли эхо и сквозняки. У скользкого, покрытого ледяной коркой перрона пыхтел паром локомотив, дёргая, словно в раздражении, состав из теплушек и зелёного вагона третьего класса. [30] К нему и направился Кирилл. Два чекиста в коже и с наганами не пускали толпу, покрикивая, чтоб не напирали. Народ с сумками, мешками и баулами волновался, роптал. Проверив пропуска у Авинова с Исаевым, усатый комиссар кивнул и посторонился. Кирилл забрался в прокуренный вагон, чуя, как мурашки бегут по спине. Он почти вживую слышал голоса, кричащие: «Держи их! Взять! Арестовать!» Но ничего, кроме ропота истомлённой толпы, не доносилось. Похоже, что когда-то в салоне помещались диванчики, но былое минуло, и ныне тут стояли обычные венские стулья. Верхних полок сохранилось немного, а нижняя наличествовала и вовсе в единственном числе. Авинов сразу устремился к ней, ибо ночевать на заплёванном полу его как-то не тянуло. — Ну тут, главное, залечь, — прокряхтел Кузьмич, спуская верхнюю полку и пристраивая солдатский «сидор» под голову, как подушку. — А дальше паровоз сам потянет! Тут толпа загомонила, заревела, затопала в тамбуре. Началась давка. Люди с вылупленными глазами, с перекошенными красными лицами полезли в вагон, захватывая стулья и лучшие места на полу. Авинов быстро лёг на жёсткую лавку и закрыл глаза. Незаметно пощупал рукоятку парабеллума в кармане. Папка, пухлая от бумаг, и без того давила на живот, холодя коленкоровым переплётом. На месте… Кирилл вздохнул, отвлекаясь на иные думы, тем более что «поводы» так и лезли в глаза и уши. Два года в стране царит хаос и смута, люди позабыли, что можно ездить третьим классом, просто садясь в вагон и занимая места, согласно купленным билетам, без возни и драки, чинно беседуя с соседями… Паровоз завопил, давясь паром, нервные гудки чередуя с лязгом сцепок. Тронулись. Пассажиры, набившиеся в вагон, сразу как-то успокоились, словно приходя в себя. Кто стул занял, кто на мешки свои уселся — целее будут, а кто прямо на пол, подтыкая тулупы да шинели, чтоб не дуло. Трое счастливчиков опустили две верхних полки, те сомкнулись краями, позволяя улечься втроём. Занявшие сидячие места поглядывали на «лежачих» с завистью, даже на тех, кто забрался на третьи полки, тулясь под самым потолком. Лучше лежать, чем сидеть… Пошли разговоры: — Слыхал я, голодуют тамбовские… — А где нонче жируют-то? — Знамо где… — Язычок-то прикусил бы! А то, не ровен час, заметут… В Чеку хотишь? — Да что я там забыл? — Да это никак Викентий Николаич? Здрасте вам! — Здравствуйте, голубчик, здравствуйте. — Да вы не тушуйтесь, прохвессор, ныне-то все равны! Чай, в деревню переехали? — Пришлось, голубчик, пришлось… Голодно в Москве, да и холодно, мебели же у меня больше не осталось, всю спалил в прошлую зиму. А я с семьёй Петра Савельича потеснил — он, в бытность мою директором гимназии, дворником у нас был, за порядком следил строго… — Да-а… Судьба… |