Онлайн книга «Грех жаловаться»
Потом сказал: – Задел за пень да простоял весь день. Был он нескладен собою, виловат да жиловат, космат бородою и плешив на макушке: смешон – не страшен. Опять постоял. Опять подождал. Шагнул шаг целый, сапогом заплелся за сапог: – Без хмельного, без дуды ноги ходят не туды. Что дурно, то и потешно. Гридя фыркнул с полатей, не удержавшись, но получил тычок в бок и поперхнулся. А жердяй встал, как надолго, поглядел на ноги, сказал грустно: – Постой, дедушка, не умирай: за киселем побежали. И пошел в пляс вокруг пня, сапоги задирая к голове: – А вот к вам Тихон, с того света спихан! В болоте живет, по-лягушечьи орет! Жить ему нынче весело, да жрать ему стало нечего! Пусто в кармане и даль в тумане... Тут уж все прыснули, запихались локтями: смешно ведь! Даже Якуш просветился посреди забот. Оборвал, как не было, зевнул, потянулся, сказал с тоской: – Охо-хо, похохотать не с кем... Пойдем дале, где бы дали. И ушел за куст. А они глядели – не верили, моргали, не понимая, в тугом раздумье. Тут крутилось – куда укатилось? – Это чего было? – сказал Гридя. – Это ничего не было, – сказал Голодуша. – Блаз. Игрец. Морока болотная. А Масень встал решительно, шагнул без задержки с полатей на сук. – Сиди, – велел Тимофей. – Ты сиди, – велел Масень и шустро полез на низ, с ветки на ветку, споро шагнул за куст. Стоял жердяй за кустом. Ждал. Не уходил. Серьезный – без улыбки. – Ты кто есть? Ответил: – Человек со всячинкой. – Звать как? – Хвальбун шумоватый. – Куда идешь? – Иду по масло, да в печи погасло. За его спиной выросли из травы Обрывок с Огрызком, руки потянули для хватания. – Ты им скажи, – велел, не оборачиваясь. – С меня давно уж корысти нету. Всю обобрали. Те снова в траву ушли, звуком себя не выдали. – Полезли, что ли? – сказал жердяй. – Куда это? – Солнышко на закате, время на утрате. Запоздал. Обночуюсь у вас. Масень оглядел с пристрастием: уши лопухами, нос нашлепкой, губы вывертом, а глаза добрые. Видно золото на грязи. – Полезли, – сказал Масень. – Ночлег с собою не носят. Жердяй долго лез на березу, пропихиваясь нескладно в переплетении ветвей, взборматывал через раз: – Так-то так, а назад-то как?.. Сунул голову на полати, осмотрел каждого, сказал с почтением: – Провалитесь лес и горы, мы на кочке проживем! Но они не ответили. Рано им было – отвечать. Не обвыкли еще. Забрался на полати, сел, ноги подобрал, отдуваясь: – Вот он я, люди добрые! Места у вас – куриная гузка. Как же вы спать-то спите? – Нас больше было, – осмелел Облупа. – Зимой поредели. – Ясное дело, – согласился. – Где густо, там и помирают. – А густо – это сколько? – Мы с тобой – вот и густо. Как огустеем, так нас и проредят. Чтоб лишку не было. Жирок не завязался. Мясом не обросли. – Лишку давно нету, – сказал Голодуша. – С самой еще с Талицы. На свадьбу у меня две хлебни наварили, три жарка: поросеночек, гусь, скотское мясо. – Поели? – Поели. Хлебушком вымакали. – Вымакать, – пожмурился жердяй, – я люблю... Все кивнули согласно. – Ты кто? – спросил Тимофей-бортник. – Человек со всячинкой, – ответил за него Масень. – Хвальбун шумоватый. – Точно, – подтвердил тот. – Иду по масло, а в печи погасло. – Мимо города не проходил? – спросил озабоченный Якуш. – Проходил. Три дня оттуда. – Готовизну! – всполошился. – Обменять... – Сиди, – велел Тимофей-бортник. – Сиди, – велел жердяй. – Тот город тебе не гож. Там не меняют. Там убивают. – Ты как прошел? – с пристрастием спросил Масень. – Тебя чего ж не убили? – Я их ухохотал, – ответил смиренно. – Весь путь ухохотал, от греков к варягам. Тем только и жив. Проскользнули наверх Обрывок с Огрызком, сели на отлете, спина к спине, как не уходили. Жердяй дрогнул, покосился на них, затосковал глазом. – Ты чей? – спросил Тимофей без особой ласки. – Теперь ничей, – ответил. – А прежде – чей только не был! – Мы тоже ничьи, – сказал Масень. – Никак не привыкнем. – Не надо. Не привыкайте. Отвыкать потом трудно. А Афоня Опухлый загунявил в кучерявую бороду, узелок тянул с вонливым составом. – Чего он? Угощает, что ли? И все потупились. Гость – птица редкая. Гость Богу угоден. Гостя у них не было с самой Талицы. Хоть укради, но угости. Украсть негде и угостить нечем. – Ладно, – сказал Тимофей-бортник и пошел за припрятанным жбаном. У Тимофея всё есть, только не допросишься... 13 Меду в наших краях – неудобь сказаемое множество. Мед сотовый. Мед самотек. Мед на подсыту и мед на подсласту. Красный – с гречи. Белый – липец. Каменный – затверделый, от диких пчел. Вишневый, малиновый, черемховый, яблочный. Был бы мед, мух много нальнет. – Эх!.. – заверещал жердяй. – Кому мед пить, а кому биту быть! Первым присосался к ведерному жбану. Сидели они вкруговую, тесно, один к одному, жадно отхлебывали дармовое угощение. Было оно хмельное, тугое, настоено на иглах сосны, без охоты текло в рот. Сладкое поначалу да горькое под конец. – К меду, – сказал жердяй с пониманием, – хороши пироги пряженые, рыба живопросольная, пупки под уксусом, вязига под хреном, рыжики холодные, грузди гретые, потрох лебяжий с шафраном, уха окуневая, горлышко белужье, зайцы сковородные, куры верченые, морсы стоялые, варенье ягодное, варенье кардамонное, вино фряжское, черкасское, угорское – какое есть. – Ты откуда знаешь? – спросил Облупа обидчиво. – Едал, что ли? – Едал – не едал, – ответил туманно, – а что окоротил, того не воротил. И присосался надолго по второму разу. С голодухи в голову ударило. Ноги завалило. Язык отняло. Храбрости подбавило. |