Онлайн книга «Привратник»
В эту ночь, впервые за много ночей, Руал Ильмарранен засыпал на пуховой перине. Он был совершенно пьян — не столько от терпкого вина, лившегося рекой за обильным ужином, сколько от всеобщего восторженного поклонения. Переживший тяжёлые времена, истосковавшийся по вниманию к собственной персоне, Марран засыпал со счастливой улыбкой на потрескавшихся губах. Сладко кружилась голова; чистые простыни пахли свежескошенной травой, а за окном бледнело небо, гасли звёзды. Марран глубоко, умиротворённо вздохнул, закрыл усталые глаза и повернулся на бок, ткнувшись щекой в согнутый локоть. …Онемевшие руки, деревянные колени, спёртый запах мокрых плащей и курток, ленивая муха, ползущая по щеке… По месту, где должна быть щека… Открывается входная дверь, промозглым холодом тянет по сведённым судорогой ногам, и шуба, ненавистная шуба свинцовой тяжестью наваливается на пальцы, пригибает к земле… Руал вскочил, хватая воздух ртом, мокрый, дрожащий, раздавленный ужасным воспоминанием. За окном вставало солнце. …Был вечер. Ларт сидел за клавесином. У него был старинный, изящный инструмент работы великого мастера, хрупкое произведение искусства с чудесным звуком. И он не умел на нём играть. Конечно, он мог заставить клавесин играть самостоятельно, и тогда в библиотеке, где тот помещался, звучали дивные концерты. Но когда хозяина охватывало романтическое настроение, он зажигал свечи, ставил на пюпитр первые подвернувшиеся ноты, садился на вертящийся стул и задумчиво колотил то по одной, то по другой клавише, внимательно вслушиваясь в резкие, немузыкальные звуки, которые при этом получались. Эти звуки явственно доносились в соседнюю с библиотекой гостиную, где я перетирал бархатной тряпкой золотой столовый сервиз на сто четыре персоны. Гостиная, обширное помещение со сводчатым потолком, утопала в полумраке. Посреди неё помещался стол, дальний конец которого терялся из виду. С портретов на стенах презрительно щурились Легиаровы предки; все как один они походили на Ларта — Ларта, с которым случился крупный карточный проигрыш. Узкие окна были наглухо завешены красными бархатными портьерами — тяжёлыми, громоздкими, снабжёнными золотыми кистями. Кисти эти жили своей обособленной жизнью — подёргивались, вздрагивали, сложно шевелились, как водоросли на дне. Однажды я видел своими глазами, как одна такая кисть поймала муху и съела. Жалобно вскрикивал истязаемый Лартом инструмент. Я задумчиво водил тряпкой по тусклому зеркалу большого плоского блюда. Вычищенная перед этим посуда была уже водворена обратно в шкаф и тихонько возилась там, устраиваясь поудобнее. Ларт нажал на несколько клавиш сразу — я увидел, как болезненно сморщилось моё отражение на матовой поверхности блюда. Развлекаясь, я показал себе язык. Потом скорчил гримасу отвращения, которая, бывало, часами не сходила у Ларта с физиономии. Получилось на удивление похоже. Раздухарившись, я придал своему лицу выражение мрачной мечтательности, с которой Ларт сидел за клавесином — и покатился со смеху, чтобы через секунду угрожающе сдвинуть брови. Тут вышла заминка, потому что у Ларта одна бровь была выше другой. Старательно гримасничая, я поднёс зеркальное блюдо к лицу, вгляделся в отражение — и отпрянул. За моей спиной, там, в глубине гостиной, маячила в полумраке тёмная человеческая фигура. Я оглянулся — и никого, конечно, не увидел. Тусклая лампа едва освещала ближайших ко мне Лартовых предков. Уняв дрожь, я решился снова заглянуть в своё зеркало. Тот, который там отражался, преодолел уже половину пути и находился теперь где-то у середины стола. Я взвыл. Ларт, умолкнув было, через секунду возобновил свои упражнения. Тогда я бросился вон из гостиной и поспешно захлопнул за собой дверь. За дверью осталась забытая мною лампа. К счастью, мой хозяин играл не переставая и этим дал мне возможность ориентироваться в темноте. Вломившись в библиотеку, я несколько успокоился. Ларт бросил на меня невнимательный взгляд и извлёк из инструмента длинную резкую трель. Горели свечи по сторонам пюпитра, да поблёскивали золотом корешки массивных волшебных книг. — Ммм… — начал я. И опять увидел того, что отражался. На этот раз в крышке клавесина, отполированной до блеска. Я замер с открытым ртом. — Почему ты не докладываешь? — поинтересовался Ларт. Он захлопнул ноты и резко повернулся ко мне на своём вращающемся стуле. — Почему ты не докладываешь о посетителе? Я молчал, не в силах выдавить из себя ни звука. — Здравствуй, Легиар, — сказали у меня за спиной. Мой хозяин поднялся. — Здравствуй, Орвин, — сказал он со вздохом. Я уж отчаялся тебя увидеть. Орвин, он же Прорицатель, имел привычку сидеть прямо, как шест, и постоянно потирать кончики пальцев. Ларт любил глубокие кресла и разваливался в них, как хотел. — Он ржавеет, Легиар, — двадцать пятый раз повторил Орвин. Голос у него был напряжённый, какой-то жалкий, будто речь шла о чьей-то неизлечимой болезни. — Ты не узнал ничего нового, — безжалостно констатировал мой хозяин. — Ты не веришь мне… — Нет, верю — и чрезмерно. Достаточно того, что я не уехал на острова, а сижу и жду от тебя вестей. И, клянусь канарейкой, это бесплодное ожидание… — Я принёс тебе весть, Легиар! — почти выкрикнул Орвин. Ларт поднял бровь: — «Он ржавеет» — это ты хочешь сказать? Орвин подался вперёд и заработал пальцами вдвое быстрее: — Ты не веришь мне, Легиар… Ты раскаешься. Вот уже три дня меня мучит прорицание. Оно во мне, оно рвётся наружу. И Орвин вскочил. Я, наблюдавший эту сцену из-за прикрытой двери, опасливо подался назад. — Зажги огонь, Легиар! — вдохновенно потребовал Орвин. — Я буду прорицать! — Сейчас? — желчно осведомился мой хозяин. — Сейчас! — твёрдо заявил наш гость. Ларт сбросил скатерть с низкого круглого стола, помещавшегося в его кабинете. Под скатертью поверхность столешницы была покрыта резной вязью полуразличимых символов. В центре стола торжественно водружены были три толстых свечи. Обо мне забыли. Я спрятался за Лартовым креслом. Орвина трясло, как в лихорадке, и лихорадка эта усиливалась. Глаза его не могли, казалось, задержаться ни на одном предмете. Пальцы сплетались и расплетались самым причудливым образом. Ларт искоса взглянул на свечи — и они вспыхнули, все три разом, причём пламя их через некоторое время странно изогнулось, и все три язычка встретились в одной точке над центром стола. Орвин дрожащими руками извлёк нечто из-под рубашки — это был злосчастный медальон. Я глядел во все глаза, но разобрал только, что наполовину медальон золотой, а наполовину коричневый, ржавый. |