Онлайн книга «Ведьмин век»
В разбитое окно врывался прохладный ветер. Ивга забилась на заднее сидение с ногами, скрючилась и заплакала. * * * Кафе на окраине было слишком маленьким, чтобы иметь название. Бармен удивленно таращился на странную пару: средних лет мужчина, холеный, со смутно знакомым бармену лицом, в компании молодой рыжеволосой девушки, чей нос был, похоже, разбит, глаза воспалены, а свитер запятнан бурыми следами крови. Бармен подумал даже, не стоит ли позвонить в полицию — однако потом почему-то удержался и не позвонил. — Я закажу тебе вина… Для снятия стресса. — А вы? — А я за рулем… Что будешь есть? — Ничего. — Не выдумывай… Впрочем, как хочешь. А то снова обвинишь меня в патологической любви к принуждению. Ивга старательно разглядывала скатерть. Инквизитор помолчал. Вздохнул — вздох получился кроткий, совсем ему не свойственный, и потому Ивга насторожилась. — Голова еще болит? — Меньше. — Ага, понятно… Скажи мне, Ивга. Сколько раз в жизни тебе случилось говорить… странное? В приступе ярости, или в страхе, или от боли… Бывало такое, что слова приходили… вроде как ниоткуда? И собеседник очень удивлялся?.. Ивга поняла, о чем вопрос. Нахмурилась и отвернулась, пытаясь вспомнить, а что, собственно, она сказала инквизитору перед тем, как он чуть не вышиб из нее мозги. Напрасно — она помнила лишь, что язык ее произносил слова, но слова без значения, более того — теперь те странные фразы представлялись ей чем-то наподобие вареных макарон бесцветные и аморфные, бессмысленные… — Вспоминай. Она открыла рот, чтобы сказать: не помню. И в этот самый момент вспомнила. — Было? Я прав? Было. Актовый зал училища, полный народу; директриса с красными пятнами на щеках, представляющая девочкам «господина окружного инквизитора». Тошнота и слабость, и злость; множество пустых мест, сразу образовавшихся со всех сторон, внимательный взгляд, многозначительное молчание… Продолжение было в кабинете директрисы. Казенная повестка, брезгливые перепуганные взгляды, «нам теперь училище не отмыть»… И еще что-то хлесткое, слово, как плетка со вшитым кусочком свинца. Что-то про ведьм и потаскух… безродных и бездарных шлюшек… Что-то неслыханно мерзкое, в особенности если учесть, что Ивге было пятнадцать лет и она еще ни разу ни с кем не целовалась. И понимающая ухмылка этого самого инквизитора. Тогда Ивга открыла рот и сказала. Отчего директриса осела на пол, одним своим видом поднимая вокруг панику и давая Ивге возможность удрать из-под самого инквизиторского носа… Она сказала что-то про печень. Которая скоро будет вся в дырах. Кажется. Какой-то медицинский термин… — А что за училище? — Художественно-прикладных… промыслов… дизайна… все такое. Я не понимаю… при чем тут была печень, чья… — А кто грохнулся в обморок? Директорша? — Она… — Город Ридна? Художественно-прикладное училище? — Да… — Подожди две минуты. Мне надо позвонить. Молоденькая официантка, прикатившая на тележке заказ, проводила инквизитора взглядом. Потом посмотрела на Ивгу — оценивающе, даже и не пытаясь скрыть любопытство. Ивга отвернулась. Инквизитор вернулся не через две минуты, а через двадцать. — Директорша твоего училища скончалась в возрасте сорока двух лет от цирроза печени. Инквизитор, с которым ты имела дело, Итрус Совка, так и не дослужился до кресла куратора — уволен два года назад за профессиональную непригодность… По-видимому, твое неудачное задержание было не единственным его промахом. Я его не знал. Ивга смотрела в скатерть. — Ты плачешь? — Она… была обречена? А я… — Скорее всего, в то время она всего лишь подозревала… неладное. Медики сомневались и недоговаривали, она маялась предчувствиями, но, будучи человеком волевым, успешно гнала от себя нехорошие мысли. До поры до времени… — А я, значит… — Ты не виновата. — Я-таки ведьма… — Да, конечно. Возможно, потенциальная флаг-ведьма. Неинициированная… У тебя это странно преломилось — ты ловишь чужие тайны. Бессознательно. В состоянии стресса… Давай-ка ешь. Ивга послушно опустила глаза в тарелку. Вяло поковыряла вилкой остывающий куриный бок, вспомнила, что не хотела ничего заказывать, прерывисто вздохнула, отодвинула прибор: — Сегодня я поймала… вашу тайну тоже? И что мне за это будет?.. — Ничего. — Хотелось бы верить… — Ивга, ты хотела заниматься… этими художественными промыслами? Или просто — подвернулось место в училище? Она подержала в ладонях высокий бокал с белым вином. Поставила на стол: — Я вроде как хотела… вроде как дизайнером. Ну, а потом… — Перехотела? Ивга помолчала. Отвернулась. — Скажите честно… Назар от меня отказался? — Нет. — Я думала… если человек… ну, вроде как любит… он способен… простить, — она передохнула. — Ведьме, что она ведьма. — Если бы ты действительно так думала, ты призналась бы Назару. Сама, — инквизитор отыскал на столе пепельницу. Ивга помолчала. — С вами… тяжело. Вы часто говорите то, что не хочется слышать. (Дюнка. Апрель) Он не был на ЭТОЙ могиле без малого три месяца; со времени его последнего посещения многое изменилось. Исчезли деревянные вазы с тусклыми зимними цветами и появилось надгробие из черного матового камня, с барельефом на шероховатой грани; ночью шел дождь, и Дюнкино лицо на барельефе было мокрым и странно живым. Клаву показалось даже, что на плечах подрагивают сосульки слипшихся волос — но, конечно, это было не так. Кладбищенский скульптор имел перед глазами старую Дюнкину фотографию, где волосы ее, чуть вьющиеся и совершенно сухие, собраны были в пышную праздничную прическу. Клав испытал что-то вроде раскаяния. С самого дня похорон он не виделся ни с кем из ее родичей; так велика была обида, нанесенная теми словами? «Имей совесть, Клавдий. Ты ведешь себя так, будто ты Докию любил ты один». Это правда. Он не хотел делиться своим горем. Дюнка была — его… Теперь он стоит перед ухоженной, обустроенной могилой, смотрит на каменную, но неприятно живую Дюнку и пытается прогнать навязчивый, изводящий вопрос. А вдруг там, внизу, под камнем… Она — там? Или там пусто? А если она — там?! День был неестественно холодным, странно холодным для весны. Клав дрожал, обхватив плечи руками, и пытался стряхнуть с ботинок наползающую от земли сырость. |