Онлайн книга «Армагед-дом»
– Это подло, Игорь, – сказала Лидка. Рысюк поднялся. Подошел к ней, оперся о стол, так, что его глаза оказались рядом с Лидкиными, рядом и чуть выше: – Почему? Почему подло? Чем такая книга хуже все той же мемориальной доски? Присвоить фамилию «Зарудная» для поступления в универ – правильно? А попытаться реально что-то сделать по наработкам Андрея – подло? На виске у него билась жилка. Внешне Рысюк оставался спокойным, но Лидка поняла вдруг, что это спокойствие обманчиво. – Я хотела заниматься наукой, – сказала Лидка сквозь зубы. – Я хотела стать его наследницей… понятно? – Почему же не стала? – тихо спросил Рысюк. – Потому что кризисная история – не наука! Это видимость, профанация! Это тупое собирание фактов, которых никто никогда не сможет осмыслить! – Вот видишь! – Рысюк оттолкнулся от стола, отошел к низенькой, в коричневых потеках плите. – На этом поприще у тебя фиг чего вышло. Что не мешает тебе ревновать, когда на титул наследника претендует кто-то еще. – Это неправда, – сказала Лидка безнадежно. Рысюк вздохнул: – Ты хочешь сказать, что Андрей Игоревич всю жизнь занимался видимостью, профанацией, лженаукой? – Он занимался, – Лидка облизнула губы, – он занимался… Да одни выкладки по удельной демографической нагрузке, коэффициенту проходимости, популяционному сдвигу… – Значит, ОН чего-то добился в кризисной истории, а ты – нет, и это основание объявлять ее лженаукой? Лидке захотелось встать и уйти. Но это означало бы полное, катастрофическое поражение, поражение без права на реабилитацию, а потому она стиснула зубы и осталась сидеть. – А ты не пробовала посмотреть на ту же проблему с другого конца? – тихо спросил Рысюк. – Не как работают Ворота и почему они так работают, а как сделать так, чтобы у входа не было давки? Лидка смотрела в стол. – Помнишь апокалипсис? – спросил Рысюк. – Свою сестру помнишь? – Помолчи, – сказала Лидка шепотом. – Каждый из нас – разумный человек, – сказал Рысюк. – Но когда мы собираемся вместе, мы не люди. Мы единое существо, тупое и совершенно бессовестное. Толпа. Лидка с усилием проглотила комок в горле. – И чем тут поможет твой генерал? – Посмотрим, – вздохнул Рысюк. – Может быть, и ничем… Лид, прости мою бестактность. Ты отказалась от детей сознательно? Или медицинские проблемы? Она встретилась с ним взглядом. И он пожал плечами, как бы извиняясь, вот такой, мол, я наглый урод. – Сперва я не хотела, – сказала она, поражаясь собственной откровенности. – А потом… захотела. Цикл еще был. В то время еще вовсю рожали… Еще можно было успеть. Рысюк кивнул: – Понимаю… – Что ты понимаешь? – взорвалась Лидка. – Что ты понимаешь?! У него старший сын сегодня в школу пошел, а еще есть две дочки от разных мам! Он щедрый был, скотина, бык-производитель… Всех покрыл, до кого дотянулся, всех оплодотворил, и совершенно бесплатно! И не бесконечный оказался, мешок с семенем, был, да весь вышел! – Лида, – предостерегающе сказал Рысюк. И Лидка поняла, что опозорена окончательно, и разревелась, опрокинув на стол чашку, и коричневая лужица растеклась по нечистой столешнице. …Тогда, по возвращении из экспедиции, они пережили настоящий медовый месяц. Она поверила, что любит Славку. И наверное, она действительно его любила. «Мама! – кричал Славка Клавдии Васильевне. – У нас будет ребенок!» И Лидкина свекровь расцветала на глазах, звала Лидку дочкой и подсовывала ей орехи с медом… Все кончилось, но не сразу. Надежда умирает последней, хотя лучше бы она сразу сдохла, эта надежда, чем так мучиться. – …Так почему вы живете вместе? Зачем? – Я к нему привыкла, – сказала Лидка, глотая слезы. – Привязалась… И я не представляю… куда идти. Дома… свои дела, там брат и племянница… И Янка вспоминается некстати… Там… совсем другое. И потом… я ведь в квартире Зарудного живу. Андрея Игоревича. Сижу за столом, где он сидел… я же до сих пор люблю его, Игорь, разве не видно? – Видно, – сказал Рысюк. И положил ей руку на плечо. Письменный стол завален был бумажным хламом. Лидка села на краешек стула, облокотилась, положив подбородок на сплетенные пальцы. Вот разрозненные листы ее так и не состоявшейся диссертации. Собрать, сложить, свернуть трубочкой, аккуратно засунуть в корзину. Вот какие-то Славкины записи – пусть разбирается сам. Сгрести и положить в ящик, высвобождая кусочек оргстекла, а под ним – ухо и часть щеки. Стопка журналов – переложить на шкаф. Стеклянное окошко стало шире, проглянул смеющийся глаз. Сдвинуть в сторону старую вычислюху, убрать газеты, провести по столу ладонями, стирая пыль. Вот он, весь. Улыбается, как ни в чем не бывало. Щелкнула входная дверь. Лидка тяжело вздохнула, опустила подбородок на сплетенные пальцы. Поперек оргстекла тянулась царапина, и потому казалось, что у Зарудного-старшего на скуле белый шрам. Славка легко, в тапочках, прошел мимо кабинета на кухню. Лидка слышала, как он гремит пустыми кастрюлями. Потом дверь кабинета приоткрылась. – Лид… ты работаешь? – Нет, – сказала она отрывисто. Славка вошел. Чувство вины висело на нем, как огромная дохлая медуза. То самое – специфическое – чувство вины, в котором человек сам себе не признается. Которое унижает своего носителя. – Ты… Видишь ли, Лида, иногда жены готовят обед… ну хотя бы хлеб покупают. – Знаю, – сказала она равнодушно. Славка молчал. Переводил взгляд с Лидки на окно, с окна на письменный стол, где молча улыбался из-под стекла его отец. – Лида… что-то случилось? Она пожала плечами: – Как сказать… Случилось, наверное, давно. Он помолчал, потирая ладони. Сказал, чуть подчеркивая голосом собственную холодную обиду: – А… Ну извини. И повернулся, чтобы уйти. Лидка задумчиво спросила ему в спину: – А ты не хотел бы жениться на матери своего ребенка? Какого-нибудь одного, на выбор? Широкая Славкина спина напряглась, будто по ней наотмашь ударили палкой. – Нет, – ответил он, не оборачиваясь. И добавил после паузы: – Мне хотелось верить, что ты меня любишь. – Верь, – сказала она устало. И Славка вышел, так и не взглянув на нее, плотно прикрыв за собой двери. Лидка осталась наедине с Андреем Игоревичем. Положила голову на оргстекло и прижалась щекой к прохладной поверхности. |