Книга Музыка звездного света, страница 3 – Наталья Дубина

смотрели на всех свысока. Трогали руками мостовые, как они прогрелись, и бегали

по поребрикам. Сашка показывала мне скульптуры и спрашивала:

— Как тебе этот, с конями?

Я обходила скульптуру кругом и говорила:

— Ну, сзади ничего.

— И то ладно, — выдыхала Сашка. — А этот, с веткой на шее?

— По-моему, это девушка, — неуверенно говорила я.

— По-моему, по-моему, — недовольно передразнивала меня Сашка.

Я больше не боялась города, с ним можно было обращаться по-свойски. Я даже

не была против, если Сашка меня «к кому-то пристроит». Сама она быстро

рассталась с Аркашей, заявив ему, что у него лошадиное лицо. Я как-то потом

видела его (и нам даже удалось поговорить) — лицо не такое уж вытянутое, Аркадий

был вполне славным, а кроме баскетбола он играл еще и на скрипке. Когда я

рассказала об этом Сашке, она кусала локти:

— Это ты меня сбила с толку! Ладно, может, еще не поздно…

Было уже поздно.

Но Сашка не унывала.

Мы проучились вместе уже больше года. За это время Сашка писала за меня

записки Остапову (и мы потом с ним даже встречались пару месяцев), сама писала

записки Остапову (после того, как мы с ним расстались), а потом рисовала

Остапову карикатуры на него же. А потом мы с Сашкой поняли, что это все не то.

Что любовь должна быть настоящей, а не в лице мальчишек из нашего класса. Ко мне

она должна была прийти по берегу моря, в каком-нибудь длинном сером плаще, и

чтобы был закат и никого больше. К Сашке… К Сашке она, наверное, должна

прискакать на одной ноге. И мы ее ждали. И учились. И искали. И ждали.

Я стала более шумной, чем до знакомства с Сашкой. Но иногда во мне

просыпалась девчонка из небольшого города, которая тихо бродила по улицам и

слушала, как шумит море.

Мне нравилось быть разной.

Химию Сашка проспала. Она пришла на урок русского где-то на десятой минуте,

пробурчала извинения и громко уселась за парту. Вид у нее был суровый, как будто

она пришла не на русский, а как минимум на физику.

Сашка толкнула меня локтем:

— Могла бы и разбудить.

— Можно подумать, я у вас живу, — буркнула я. — Между прочим, у тебя есть

брат. Мог бы и разбудить.

Сашка только отмахнулась:

— Не перекладывай ответственность на маленьких. Федька балбес. Чего с него

взять?

— Девочки! — учительница постучала ручкой по столу.

Сашка зевнула.

— Все равно не выспалась, — шепнула она. — Зря старалась, честно списывала,

теперь влепят двояк.

Сашка подняла руку:

— Можно в туалет?

Учительница по русскому была не глупой и не мягкой, но ее можно было легко

убедить. И Сашка добавила:

— Очень нужно, я так торопилась, что забыла зайти… А теперь вспомнила, и

просто думать ни о чем больше не могу.

В классе раздался смешок.

— Иди, — вздохнула учительница.

Сашка достала из сумки тетрадку, встала и, прежде чем я успела опомниться,

вытянула меня из-за парты.

— Ей тоже нужно, — на ходу сказала она. — Она тоже забыла.

Я только и успела, что пожать плечами. Сашка тянула меня за руку. Мы

выбежали в коридор, прислонились к двери и рассмеялись. В коридоре было тихо,

сквозняк шевелил желто-коричневые занавески на окнах, из столовой доносился

сладкий запах молочной каши. Мы на цыпочках прокрались вдоль стен коридора и

завернули в аппендикс — так мы звали ответвление на этаже, заканчивающееся

тупиком. Дверь тупика вела в кабинет химии, так что все сходилось — тупик и

есть. Чуть в стороне была дверь в лабораторию.

— Наверняка тетради не в учительской, а там, — зашептала Сашка, кивнув на

дверь. — Я просто нюхом чую.

Чует она, как же. Было бы смешно, если бы Сашка попробовала сразу отнести

тетрадь в учительскую. Там у них всегда своя тусовка, не протолкнуться. Конечно,

надо было проверить простой вариант.

Я схватила ее за рукав и сказала:

— Сашка, но тебе уже поставили энку. Она спросит — а откуда лабораторная?

Было темновато, но я все же увидела, как проступили веснушки на Сашкином

лице. Они у нее всегда становятся заметными в решительные моменты. Сашка только

махнула рукой:

— У химички память, как у курицы. Я скажу, что она ошиблась. Что я была и

даже спросила ее, как зовут Эйнштейна.

И правда, Сашка когда-то на уроке химии об этом спрашивала. Все очень

смеялись.

— Как зовут Эйнштейна, ну, того, который таблицу Менделеева придумал? –

спросила тогда она. — Я фамилию запомнила, а имя постоянно вылетает из головы.

Сашка сказала, что у учительницы все спутается, и еще она долго будет

извиняться за лишнюю энку. А потом случайно перейдет к биографии Менделеева,

после чего скажет: «А к чему это я?». Вид у учительницы был худой, какой-то

немного высушенный и разнесчастный. Настоящий чернослив да и только. Наверное,

это все из-за фамилии. Вот она думает, думает о чем-то одном, и внезапно

вспоминает: «Ах, какая же у меня ужасная фамилия! Почему она у меня именно

такая? Бедная я бедная. И при чем тут Менделеев?».

Звали ее Лилия Владимировна, а фамилия у нее была Ухо. Химию она преподавала

хорошо, потому что часто рассказывала одну и ту же тему по нескольку раз.

Мы вдруг опомнились — а вдруг она сидит в лаборатории и слушает, как мы про

нее шепчемся? И вообще — с чего Сашка взяла, что дверь открыта?

— С того, — объяснила Сашка. — Что дверь она тоже постоянно забывает

закрывать.

Все складывалось как нельзя лучше. И дверь была открыта, а та, что ведет из

лаборатории в класс — закрыта. Сашка прислушалась — в классе шла не химия, а