Онлайн книга «Две сестры и Кандинский»
|
Женя: — Для мемуаров. Женя: — Для истории. Артем: — Время так быстро нас сжирает. Нас и вокруг нас. Но… Ольга: — Жесткие слова. — Но согласись, Оля, должно же остаться в памяти хоть что-то… Из того нашего и лучшего, что время уже… как я сказал? Женя и Женя: — Сжирает. — Извини, Оля… Ты можешь считать, что я приехал просто повспоминать о прошлом. Недолеченная ностальгия. А если хочешь, приехал просто в гости… — Это понятнее. — И ненадолго — на один только день. Меня только и отпустили на выходные… Так ты не против, чтобы школьный учитель один день… здесь у тебя (и у твоего Кандинского, конечно) поностальгировал? — Не против. — Спасибо, Оля. Какая ты умница, Оля. Как это мило. Как это по-московски. «Прошлое подвижно, — вдруг вспыхивает мысль Артема. — Прошлое тоже переменчиво. Но зато место встречи с прошлым стойко — менять его нельзя. Оно здесь…» Однако человек, который только-только из гулких школьных коридоров, стесняется умничать слишком. Словно бы побаиваясь внезапного окрика. — А ведь кое-что и я смогу припомнить из прошлого, — не может не подыграть Инна. — Не насмешничай, — останавливает Ольга. — Так я же про лавину в горах, — веселится Инна. Артем обращается к заскучавшему Бате: — Мы, Сергей Сергеич, только на один день. Не стали искать гостиницу. Нам важно именно здесь потоптать пыль… — Понимаю. — Но именно здесь, Сергей Сергеич, и должна была родиться Речь о цензуре. В этом придавленном просторе полуподвала… Я в Воронеже, признаться, даже рассчитывал на Ольгу. На ее московскую ненатужную доброту. И конечно, я помнил, что для ночлега у нее здесь большой-большой законсервированный приют. Батя: — Что ж вы оправдываетесь! Я сам здесь гость. Я сам на одну ночь. Артем: — Здесь когда-то ночевали вразброс… не меньше десятка людей московского андеграунда! Инакомыслящие… Но притом все такие разные! Настолько разные, что казалось — враги!.. Какое время! Какое время ушло! — Как вы странно сказали. Время… нас… сжирает. Ольга: — Инна, ты куда? — Размещать новых гостей, хозяйка. Покажу дорогу. Артем: — Инночка. Оля!.. Мы сами. Я все-все здесь знаю и помню. Даже, может быть, лучше вас. Артем вздымает руки к потолку, к стенам, к картинам Кандинского, к своему недавнему деятельному прошлому: — Помню! Инна смеется: — Не сразу сжирает нас время. Артем приобнимает Женю и Женю: — Друзья. Мои юные друзья. Вперед — и не робеть!.. Мы сейчас входим в самые джунгли. Здесь был приют и постой андеграунда, настоящего, матерого, злого… высокого!.. прекрасного!.. увы, так и не прозвучавшего до конца публично. Здесь именно мы бросим наши пустотелые чемоданчики… бой! Артем обернулся к Бате: — Единственное, Сергей Сергеич, из-за чего не дрались и не спорили в этом небольшом духовном подполье, был чай… Все знали! Званые и незваные. Чай Ольги Тульцевой! Женя и Женя: — Мы запишем. Мы запомним. Артем и его юные помощники благоговейно удалились вглубь полуподвальных комнат. Чемоданчики их крохотны. Расселение новоприбывших не займет много времени. Женя и Женя: — Вы ведь сестра Ольги?.. Вы, наверное, тоже что-нибудь интересное для нас припомните. Для анналов. Инна: — Припомню. Артем смеется: — Ребята. С ней осторожнее. Она злюка. Сестры меж собой. Обе возбуждены. — Да, да, да, Инна!.. Ровно год, как его Речь о цензуре. День в день. Как точны оказались наши сроки! — И значит, ровно год, как вы с ним вместе. Звонкая веха?.. День в день? — Не вспомнил. — Что? Действительно день в день? — И ночь в ночь. Инна не может поверить: — Он вспомнил. Он наверняка вспомнил, но помалкивает. Он, Оля, деликатен. — Не вспомнил… — К тому же, сестренка, учти — здесь все еще витает дух Максима. Звук его дурашливого смеха… Остались шаги… в воздухе!.. Мужчины такое чувствуют остро. — Не всегда. — Но я же слышала — Артем с болью сказал. Время сжирает. Время все сжирает… Утрата… Утрата, он даже повторил. — Это он про Речь. Про свою уже остывшую Речь о цензуре. — Ты, Оля, смеешься… — Чтобы не плакать. Звонок в дверь. Батя, оживившись, кричит: — А вот это оно — вино от Марлена! Ольга и впрямь впускает рослого мужчину — здоровяк принес целый ящик шампанского. — По адресу… Получите… Просили передать — Ольге. Это вы? — Это я. Батя кричит: — Ставьте, ставьте на пол!.. Каков Марлен Ива-аныч!.. А каков сын Марлен Иваныча!.. Какие люди! Какие наши люди в Сибири!.. Я же говорил… * * * Приехавший первым гостем Батя было заскучал — хочешь не хочешь оказался сколько-то забыт на фоне появившегося Артема и его юной эхоговорящей свиты. Зато теперь ожил!.. Да уж!.. Теперь в благородной связке с ящиком шампанского он опять на самом виду. — Марлен! Это мой Марлен! — выкрикивает Батя. — Я вдруг взволнован. Ольга! прошу меня простить… Я засиделся. Надо выпить. Я вдруг взволнован… Что, если мы сейчас же откроем бутылку — как скажете, Ольга! Откроем?.. За вас, Ольга, и выпьем! — Надо бы дождаться Артема. — Артем вернется — мы еще откроем! Сбавив голос, Батя негромко Ольге: — Не огорчайтесь слишком. Вы молоды, интеллигентны — что вам пацан, что вам мой дикий Максимка! В его голосе скользнула горечь. За сына. За неудачу… Однако он при деле! он востребован!.. Батя уже взял из ящика одну из бутылок. Крутит ее так и этак… Уважительно разглядывает этикетку. И еще раз, негромко, с горечью Ольге: — Вы такая красивая. Такая умная… Будем щедры!.. Вы еще столько Максимок переживете! Меж тем с легким хлопком он уже открыл шампанское. Ему несладко, но он громко, очень громко смеется. Виночерпий на месте! И дело знает. И задает тон. Кричит: — Выпьем за Ольгу! Инна — старшей сестре: — Ты, Оль, везучая. — Вдруг захотелось выпить за уже прошлое. — Везучая! Ты можешь захотеть и выпить за уже два прошлых. Ольга дает злючке легкий подзатыльник. По-сестрински. |