Онлайн книга «Смерть перед Рождеством»
|
– Оскар, – представляется он. – Оскар Сведенхаг. – Я всего лишь хочу задать вам несколько вопросов. На меня как будто никто не смотрит, тем не менее я чувствую на себе их взгляды. – Мы можем побеседовать в более уединенном месте? – А здесь чем плохо? – Оскар косится на пустой кофейник. – Одну минуту, – исчезает в похожем на овальную арку проеме и несколько секунд спустя появляется снова, с полным кофейником. – Хочешь? – Спасибо. – Вглядываюсь в округлый кусочек пластика на его груди. – RAF. – Я отчетливо выговариваю каждую букву, не будучи уверенным, что их надо произносить именно так. – Это Royal air force [23] или что-то другое? – R-A-F, – медленно повторяет Оскар. – Радикальный антифашистский фронт. – А что такое радикальный антифашизм? – спрашиваю я. – Что-то вроде AFA? Он смеется надо мной, как над ребенком, сказавшим несусветную глупость. – Ну… что-то вроде того. – А что такое RAF-V? – Это тебе знать совсем необязательно. – Я так не думаю. Оскар делает большие глаза, моргает – подает знаки кому-то за моей спиной. Потом снова оборачивается ко мне: – Только не надо повышать голос. Я не выношу шума, тебе понятно? Усаживаюсь, кладу локти на барную стойку, вдыхаю запах кофе. Может, все-таки взять чашку-другую? – Мы хотим выйти на предполагаемого свидетеля по этому делу. Это женщина, и она состоит в RAF. – В стокгольмском отделении RAF больше сотни активистов, – сообщает Оскар. – Примерно треть их – женщины. Нужно еще что-нибудь… Он все так же невозмутим, но глаза забегали. Нет, что-то не так с этим Оскаром. – Ты ведь наверняка знал его, – говорю я. – Ты и Томас, вы были знакомы? Оскар склоняет голову набок, будто размышляет, как будет правильнее на это ответить. – Мы не были знакомы, но я знал, кто он. – Точно не были? – Я смотрю ему в глаза. – Слушай, убирайся-ка ты отсюда. – Он ставит кофейник на стойку. – Люди смотрят… – Но ты сам выбрал побеседовать здесь, – говорю я. – А то можем прогуляться до бункера… Он улыбается, поворачивается ко мне спиной. Ставит форму на посудный столик. Чистит раковину, над которой висит ящик для ножей. Я вглядываюсь в блестящие стальные лезвия. – И много у вас обычно посетителей? – То есть? – Я просто спросил. Он снова молчит, потом отвечает рассеянно, размахивая руками: – Да, обычно много… Я понятия не имею, куда он подевался. Оскар имеет в виду недостающий нож. Не тот ли самый, который всадили Хеберу в спину? Я пытаюсь разглядеть его обувь. Вполне возможно, что она сорок четвертого размера. – Слушай, – он снова поворачивается ко мне, – тебе меня не запугать, ты понял? Здесь вообще никто ничего не боится, и меньше всего – таких отвратительных копов, как ты. – Отвратительных? Это что-то новое… – Тебе ведь нравится твоя работа, так? – Ничего не имею против нее, – честно признаюсь ему. – Заметно. – То есть? – Тебе нравится донимать людей, это заметно. Задавать им дурацкие вопросы. – Мне не нравится, когда люди режут друг друга ножами. На мгновение Оскар замирает. Я наблюдал подобное много раз. Как человек вдруг меняется в лице, когда понимает, что дело касается его напрямую. Он откладывает губку. На моих глазах крепкий мужчина превращается в беззащитного, готового расплакаться ребенка. – Я всего лишь прошу тебя ответить на несколько вопросов, – повторяю я. – Сделай это – и я оставлю тебя в покое. Оскар прикусывает нижнюю губу. Красное пятно на подбородке вытягивается. – Что именно я должен тебе рассказать? – Все, что знаешь. Квадратные плечи опускаются. Фигура Оскара никнет, как будто из него вдруг выкачали воздух. – Мы познакомились в Гётеборге, во время массовых протестов, почти тринадцать лет тому назад, – начинает он. – Принадлежали к разным фракциям, но внутри одной сети и снимали жилье у одного парня. После Гётеборга они сдружились, во всяком случае, общались довольно тесно. Разошлись несколько лет тому назад, когда Томас ушел в науку, а Оскар устроился работать в кафе «Каиро» и некоторое время оставался в AFA, пока не перешел в RAF. – Томас занимался социологическими исследованиями накануне смерти, – говорю я. – У тебя он тоже брал интервью? – Брал. – Оскар кивает. – И я одно время помогал ему искать людей для новых интервью. Но Томас давно отошел от политики, от публичных акций, по крайней мере. Поэтому новых членов RAF он не знал, равно как и они его. – Одно время? – переспрашиваю я. Оскар вздыхает: – Да… До того Томас справлялся без меня, он так и говорил. Он достает из шкафа чашку, наливает кофе. Чашка белая, с черной надписью: I’D TRADE MY BOYFRIEND FOR A TRUE DEMOCRACY [24]. – Но не в тот раз. Тогда ему потребовалась моя помощь. – А ты знаешь кого-нибудь, кто еще помогал ему? – Я спрашивал Томаса об этом… Но нет, в том, что касалось информации, он умел держать язык за зубами. Он объяснил, что все источники останутся анонимными. Это касалось и меня и было связано с нашей безопасностью. Он присвоил мне номер… – Какой? – Что «какой»? – Какой номер он тебе присвоил? – Пятнадцать восемьдесят четыре. – Оскар делает глоток из чашки, снова поглядывает на кого-то за моей спиной. – Эти исследователи – скрытный народ… Похуже AFA… – А как у Томаса было с личной жизнью, не в курсе? – Я доверительно наклоняюсь к нему, почесывая щеку. – А что с личной? – недоумевает Оскар. – Ну как… мужчина в его возрасте обычно… хотя бы думает о том, чтобы связать себя с кем-нибудь на остаток жизни. Как с этим обстояло у Томаса… претендентки были? – Без понятия… Я о них ничего не знал, по крайней мере. – А сюда он… захаживал? – «Захаживал» – неправильное слово. Бывал изредка. – У меня есть кассовый чек, из которого явно следует, что Томас Хебер был у вас на днях, а именно одиннадцатого числа. Есть основания полагать, что он встречался здесь кое с кем, чье имя или фамилия начинается на букву «Х». Ты в тот день работал? |