Книга Смерть перед Рождеством, страница 39 – Кристоффер Карлссон

– Я вообще не ложился. Я здесь со вчерашнего вечера, если не считать вылазок в бар и больницу.

Бледное как мел лицо и темные круги под глазами не оставляют сомнения в том, что сказанное – чистая правда.

– Тебе надо выспаться, – говорю.

– Не указывай, что мне делать, – огрызается Бирк, наливая себе кофе. – Пока ты развлекался дома с подружкой, я за тебя работал.

– И что ты делал в больнице?

– Навещал Эби Хакими.

– Это еще кто?

– Тот, кому наш замечательный коллега всадил пулю в глаз. – Он делает глоток из чашки, морщится. – Черт… чуть теплый.

– Зачем же ты к нему ездил?

– Затем, что он знал, из-за чего убили Хебера. Более того – ему было известно, кто станет следующим.

– Что ты сказал?

– Пойдем выйдем, – говорит Габриэль вместо ответа. – Нам лучше поговорить в машине.

– Но…

– С какой стати я должен этим заниматься? У тебя нет других дел в участке? У меня есть…

– Мне тоже есть чем здесь заняться.

– И?..

– Но на сегодня я сделал все. Ты – нет?

– Нет.

– Жаль.

Я молчу, хотя должен бы сказать что-то еще. Мы спускаемся в гараж, садимся в машину Бирка.

– Я использовал кое-какие функции в диктофоне… – Тот взвешивает на ладони знакомую темно-синюю штуку. – Вырезал самое важное, чтобы не тратить времени понапрасну. Полная запись хранится в надежном месте. Если захочешь ее прослушать, я предоставлю тебе такую возможность.

Он заводит мотор. Я проваливаюсь в дрему, но не более чем не мгновенье. Чувствую, как сон обволакивает меня, подобно ватному одеялу.

– Я устал, – говорю я.

– Взбодрись. – Бирк выруливает из гаража навстречу холодному дневному свету.

– Куда мы едем?

– Без понятия. Куда-нибудь, где есть вода. Она хорошо освежает мысли.

* * *

Щелчок – на заднем плане кто-то разговаривает. Потом что-то похожее на дверной колокольчик. Смех, далее голос Томаса Хебера.

– Ну, – говорит он, – теперь, как мне кажется, он включился.

– Кажется? – переспрашивает другой, женский голос.

– Он включился.

– У меня нет никакого желания повторять все с самого начала.

– Не волнуйся. Ты же знаешь, что ничего никому не должна. Мы прекратим все это, когда захочешь.

– Да, я знаю.

Если верить «полевым заметкам», это март, первая встреча Хебера с Лизой Сведберг. Они сидят в кафе, неподалеку от его дома. Голос Лизы звучит настороженно.

Где-то поблизости звонит мобильник. Сигнал – музыка из вестерна «Хороший, плохой, злой». Хебер спокоен, собран. Слова льются сплошным убаюкивающим потоком – как у ведущего какой-нибудь ночной радиопрограммы. И эта манера хорошо согласуется в моем сознании с его красивым, правильным лицом.

– До тебя не так просто было добраться, – говорит он.

– Да, мне так спокойнее.

– Но почему?

– Несколько лет тому назад я имела серьезные проблемы с полицией.

– Но от этого все это выглядит еще более подозрительным.

– Понимаю, но это уже второй момент… Я не загадываю так далеко.

Звенит фарфор. Потом кто-то шумно втягивает в себя напиток – кофе или чай.

– Ты ведь тоже как будто был с AFA? – спрашивает она.

– Да, был.

– И почему отошел от них?

– AFA хорош для радикальной тактики. Когда «Шведские демократы» выходили на площадь, AFA забрасывал их подожженными бенгальскими свечами. Но против того, чем стали «Шведские демократы» сегодня, эти методы бесполезны… Хотя, – добавляет он, – еще вопрос, кто из нас прав, я или AFA… Просто я изменился, постарел. Возможно, все дело в этом.

Короткий смешок – ее.

– Сколько же тебе лет? – спрашивает она.

– Тридцать пять, а тебе?

– Двадцать шесть, но я почему-то чувствую себя старше… И так оно было, сколько себя помню.

– И это связано с моим первым вопросом, – отвечает он. – Я хотел начать с того, как ты пришла в автономное общественное движение.

Раздается щелчок – диктофон выключается.

Над ухом раздается голос Бирка:

– Дальше разная чушь… О родителях из среднего класса, обывательской экономической политике… дискриминации по половому и классовому признакам и так далее… Первое интервью, во всяком случае, не слишком интересное. Если ты не социолог, я имею в виду.

– И все-таки это удивительно, – замечаю я.

– Что?

– Слышать его голос.

– Ах вот ты о чем… Да… Следующий кусок совсем короткий, самый конец первого интервью.

* * *

Голоса на заднем плане стихают. Где-то включают радио, последние известия.

– Мне пора, – говорит Лиза Сведберг. – У меня встреча с приятелем.

– Да, конечно, – отвечает Хебер.

– Ты удовлетворен?

Теперь ее голос звучит не так, как в начале записи. Вместо напряжения и подозрительности – покладистость, желание угодить. Так разговаривают с хорошим знакомым или другом.

– Этого я сейчас сказать не могу, – отвечает Хебер. – Я должен еще раз прослушать интервью.

– С тобой легко, – замечает она. – Ты сам прошел через все это, поэтому понимаешь с полуслова. Многое не приходится объяснять.

– Но именно по этой причине мы можем упустить кое-что очень важное – я, во всяком случае… Я прослушаю все как следует еще раз и снова свяжусь с тобой. Можешь сказать, как на тебя выйти?

– Да. – Раздается щелчок, как будто щелкают зажигалкой. – Можешь выключить эту штуку?

– Конечно.

Еще щелчок. Тишина.

* * *

– Уже сейчас есть кое-что, что может насторожить, – замечает Бирк.

Это так. То, о чем говорит Габриэль, читается, как говорится, между строк, не будучи высказанным напрямую.

– Она предельно осторожна в том, что касается контактной информации; опасается, что эти сведения попадут в запись. Чуть позже она ведет себя менее осмотрительно, но никогда не теряет бдительности. Насколько я расслышал, в интервью ее имя проскальзывает лишь один раз, в самом конце, и его называет Хебер. Но не думаю, что она уже тогда знала…

Бирк замолкает, не договорив. Потом нажимает кнопку и переходит к следующей записи.

– Чего не знала? – спрашиваю я.

– Терпение, сейчас как раз будет об этом… Это следующее интервью, которое Хебер взял у нее неделю спустя в том же кафе. Это после него она впервые с ним переспала.