Книга Когда ты был старше, страница 56 – Кэтрин Райан Хайд

— Кто ему звонил?

— Я не знаю. И он не знает. Кто-то взял и позвонил, чтобы сказать ему это. Такие имени своего не называют.

— И он поверил этому? Услышав от какого-то безымянного незнакомца?

— Рассел. Это правда.

— А-а, — опомнился я. — Верно.

— Он спросил меня. По-моему, ему хотелось не верить этому, но он приехал в пекарню и просто спросил меня, глядя прямо в лицо: «Это правда?» Может быть, мне следовало солгать. Но я никогда не лгала отцу. Ну. О чем-то важном. Детские враки могли быть, когда я была моложе.

— Ты сказала ему, что ничего не было?

— Разумеется, сказала. И, по-моему, он мне верит. Надеюсь, что так. Только где-то в глубине души он должен сомневаться. Плюс наше ничего и его ничего — две очень разные вещи, Рассел. В его культуре… в нашей культуре, если мужчина и женщина остаются наедине в спальне посреди ночи, это очень и очень что-то. Чем бы они ни занимались.

— Я поговорю с ним.

— Нет! — она буквально выкрикнула это. Я даже подпрыгнул. — Не надо, ты должен оставить его. Предоставь это времени. Это главное, почему я позвонила: предупредить, чтобы ты держался от него подальше. Даже я не пыталась бы говорить с ним сейчас. Пока он не успокоится. Если понадоблюсь, я буду в пекарне. В комнатке наверху. Некоторое время домой я ездить не буду. Если ты захочешь заглянуть. Только не приходи, когда он поблизости.

Голова поплыла. Я вжался лбом в ладонь. Крепко. Словно мог физически утихомирить свои мысли. Не соображая, о чем спросить прежде всего.

— Ты боишься его? Он побьет тебя?

— Да. И нет. Да, я его боюсь. Нет, он меня и пальцем не тронет. Но прямо сейчас я не могу быть рядом с ним. У меня, знаешь ли, тоже нрав есть. И он у меня — от него. Мы оба наговорили такого, чего назад уже не взять. Мне нужно держаться подальше, пока все не уляжется.

Кстати, об «уляжется»… Я считал каждый вдох. Старался сделать их поглубже.

— Мне так жаль! — выговорил я.

— Не надо. Пожалуйста. Эта затея была до самой мелкой мелочи такой же моею, как и твоей.

— Я какое-то время совсем не должен приходить к тебе?

— Приходить можешь, но только в мои дни. Когда его здесь нет.

Я еще немного подышал. Хотелось задать с десяток вопросов о нашем будущем. Если оно и впрямь у нас еще было. Но я боялся: вдруг, если я спрошу, она возьмет да и ответит на них. Решил следовать ее инструкциям и дать всему улечься.

— У меня покупатель, — сообщила Анат. — Поговорим, как только смогу.

И она отключилась. Я даже попрощаться не успел.

— Ты плохо выглядишь, — сказал Бен. — Вид такой, будто тебя в самом деле что-то гложет.

— Пойдем со мной. Мне надо сообщить тебе кое-какие вести. — Мы стояли рядом за раздвижными дверями Герсонова рынка. Настолько близко, что, пока мы говорили, двери держались открытыми.

— Плохие вести?

— Ну да. Достаточно плохие. Только все равно — обращай внимание, куда мы идем. Хорошо? Остановка автобуса в той стороне. Смотри в ту сторону. И… видишь светофор? Ты идешь до угла, где этот светофор.

— Хорошо. Но, по-моему, завтра…

— Так. Знаю. Слишком скоро. Я вовсе не прошу тебя проделать это самому завтра. Только все равно — обращай внимание, ладно?

Мы пошли.

— Что за вести? — спросил он, силясь поспевать за мной.

Я был слишком возбужден, чтобы примерять свой шаг под его. Вот и уходил постоянно вперед. Остановился на углу и ждал, когда он меня догонит.

— Видимо, это может подождать, пока мы вернемся домой. — Наверно, не стоит сообщать Бену плохие новости на людях. А вдруг он в упадет обморок или его охватит приступ гнева прямо посреди Коннер-авеню?

— Нет, ты должен мне рассказать, — сказал он. — Не то меня страх будет слишком долго разбирать.

— Ага. Ладно. Но сначала… видишь, где тебе надо будет повернуть?

— Нет.

— Ты не знаешь, где автобусная остановка?

— Нет.

— Она справа.

— Справа.

— Вон там.

— A-а. Там. Хорошо. Мне видно зоомагазин. Идти до зоомагазина, верно? Что за плохие вести?

Я зашагал дальше.

— Это о Винсе. Винсе Баке. Его убили в Афганистане. — Никакого отклика. Оглянувшись через плечо, я увидел, что Бен отстал на добрых шесть шагов.

— Ты не мог бы помедленнее, дружище?

— Извини. — Я остановился, поджидая его. — Ты слышал, что я сказал?

— Ага. Винс. Что такое Афганистан?

— Страна, где мы ведем войну.

— А-а.

— Ты понимаешь, что значит, когда кого-то убивают?

— Думаю, это значит, что больше я их не увижу.

— Точно. Именно это оно и значит.

— Мне нравится Винс.

— Да-а. Мне тоже. Готов прошагать еще немного?

На этот раз я старался идти помедленнее. Мы дошагали — более-менее вместе — до угла.

— Зоомагазин там, остановка автобуса здесь, — напомнил я, указывая. — Это очень легко.

— Ну так. Я же просто шел за тобой следом.

— Но ведь мы говорили, куда надо идти. Куда тебе надо идти, когда ты выйдешь с рынка?

— Я не помню.

— До светофора.

— Светофор! Правильно!

— Потом куда?

— Я не помню.

— Как ты можешь не помнить? Ты же любишь животных, верно?

— A-а! Зоомагазин!

— Точно. Теперь. Еще раз. Куда идти, когда ты вышел из рынка?

Безответно. Мы простояли на углу добрую минуту. Ну, не добрую минуту. Но — минуту. Бен так и не ответил.

Я, вздохнув, пошагал к автобусной остановке, а он — следом за мной.

Мы сидели, прислонившись спинами к прохладной скамейке на фоне рекламы похоронного бюро. Смотрели в сторону прибытия автобуса. На тот случай, если автобус появится. Когда-нибудь.

Бен заговорил первым:

— Ты злишься на меня, дружище?

— Нет.

— A-а. Хорошо.

— Но я и в покое тебя не оставлю, учти. Мы продолжим учиться этому.

— А-а, — произнес Бен.

И это прозвучало менее оптимистично, чем его предыдущее «а-а».

22 ноября 2001 года

Было это двенадцать несчастных дней спустя, в 7:05 утра, когда мне позвонили и сообщили, что Бен вовремя не появился на работе. Я стоял у стойки Анат, выбирая себе пончик в сахарной пудре. И умирая тысячью смертей. Судя по выражению ее лица, она умирала примерно в том же количестве.