Книга Когда ты был старше, страница 59 – Кэтрин Райан Хайд

— Мне же нельзя, — выговорила она. — Ты же знаешь, что мне нельзя.

— Боишься, что он узнает?

— Может быть. Может, узнает, может, не узнает. Не поэтому.

— Почему же?

— Потому, что, думаю, если мысленно пройду через это, то, возможно, не быть мне больше девственницей.

Я почувствовал, как вздыбились волоски у меня на руках и на затылке.

— Я не сделаю ничего, чего бы ты не хотела. Ты знаешь это. Я дал слово.

— Так ведь я не давала. Я такого слова не давала.

Почти минуту ни один из нас ничего не говорил. В буквальном смысле минуту. Дыхание мое усилилось, и я думал, не было ли ей его слышно.

Потом она заговорила:

— Бери телефон и ложись в кровать.

— Хорошо.

Я сделал, как было велено. Разве что на самом деле у меня не было кровати в этой части страны. Пришлось воспользоваться маминой.

Я скользнул под одеяло.

— Сделано. Что теперь?

— Просто положи телефон прямо рядом с лицом. Прямо там, где тебе хотелось бы, чтобы было мое лицо. Теперь расскажи мне что угодно, о чем тебе хочется мне рассказать. Что угодно правдивое. Расскажи мне, что бы ты рассказал, будь я там с тобой.

Я застыл. Не в силах ничего выговорить. А ну как скажу я ей, что люблю ее, а она подумает, что я умом тронулся? Или ответит, что я никак не мог полюбить за такой краткий срок.

Молчание затягивалось.

— Рассел, — прошептала Анат. — Если ты когда-нибудь не побоишься и соберешься рискнуть, сделай это ночью.

— А как же ты? Готова ли ты пойти на риск?

— Я намерена быть с тобой, станет мой отец возражать или нет. Тебе приходит в голову риск пострашнее этого?

Я лежал под одеялом, чувствуя, как ее слова окутывают теплом каждую нервную связь, каждую мышцу, каждую клеточку мозга. Я больше не стыл, как на морозе. Только все равно был не в силах говорить.

— Ладно. У тебя это плохо получается, — произнесла она дразняще. — Я начну первой. В самый первый день, как только ты переступил порог пекарни, я взглянула на тебя и сказала себе: «А вот и он».

— «А вот и он»? — спопугайничал я. Глупо.

— Да. А вот и он. Знаешь, ты думаешь о том, кого можешь встретить и когда он может появиться. Ты всегда знаешь, что придет день, откроется дверь и войдет тот, кого ты ждала. И тогда ожидание кончится. И может начаться твоя остальная жизнь. И в ту минуту, когда я взглянула и увидела тебя, я подумала: «А вот и он».

Опять молчание. Я просто был не в силах связать слова, чтобы заговорить.

— А ты увидел во мне что-то особенное, когда увидел меня в первый раз?

— Нет, — признался я. — Это было во второй.

— О, и это неплохо.

— Помнишь, когда мы говорили о моей матери, я стал плакать? А ты дала мне бумажные полотенца, потому что салфеток под рукой у тебя не было? А через минуту ты сказала, что я так странно смотрю на тебя? Я смотрел так странно потому, что влюбился. В такое время, когда совсем не был уверен, что это справедливо называть любовью. Зато теперь знаю: это на самом деле и была любовь.

— Прямо раз — и все?

— Прямо раз, и все.

— Знаю, кажется, что это очень быстро, а, Рассел? Если бы кто узнал, так сказал бы: слишком быстро.

— Да что они знают?

— Верно. Что они знают?

— Все меняется так стремительно. Жизнь вертится на пятачке. Кто-то мне это сказал. Недавно. Кто бы это мог быть? A-а. Точно. Твой отец. Прости. Наверно, мне не стоило его упоминать.

— Все нормально. Я же не позабыла его или еще что.

— У тебя голос сонный, — заметил я.

— Я не один день не спала. То есть по чуть-чуть. С тех самых пор, как с отцом неприятности начались. Сегодня не выдержала и проглотила таблетку снотворного. Ты побудь со мной, пока я не усну, ладно?

— Обязательно. Мне рассказывать?

— Не знаю. Тебе хочется поговорить? Ты что бы делал, если бы я была там?

— Наверно, просто прислушивался бы к твоему дыханию.

— Отлично. Мы будем просто прислушиваться к дыханию друг друга.

Понятия не имею, кто из нас уснул первым.

Знаю только, что проснулся я от громкого удара во входную дверь. Потом раздался длинный звонок. Я смотрел на телефон в постели рядом с собой. Проверил, на связи ли все еще линия. Но где-то в ночи связь прервалась.

Я услышал визг шин на улице у входа: умчалась какая-то машина.

Я зажег свет, сощурился и глянул на часы.

Было половина третьего ночи.

Я пошел к входной двери.

Когда я открыл ее, Бен свалился в комнату. Посмотрев на него, распростертого на ковре, я, честное слово, подумал, что он мертв. Потом глаза его приоткрылись, он глянул на меня и произнес:

— Привет, братишка.

— О боже. Бен. Ты же пьян.

— Мне привиделся дурной сон, — сказал он.

Я потащил его под холодный душ. Про сон я его не спрашивал.

Ну почему я не попросил его рассказать об этом сне!

23 ноября 2001 года

Еще раз я проснулся в начале седьмого. Очнулся после сна, длившегося всего минут сорок пять.

Сел в постели, стараясь на слух понять, на кухне ли Бен. Потом встал и влез в джинсы.

Бен, оказалось, все еще лежал в постели.

— Братишка, ты так опоздаешь на работу.

— Меня вырвало, — сообщил он.

— О-о! В постели?

— Нет. В туалете.

— A-а. Отлично.

— Мне приснился дурной сон.

— Еще один?

— Нет. Все тот же. До того, как я попал домой. Тот.

— Где же ты успел поспать до того, как попал домой?

— Я не знаю.

— Ты уверен, что попросту не был пьян?

— Я не знаю.

— Я убью Криса. Извини, я на минутку.

Я бегом вернулся в мамину спальню, схватил мобильник. Было бы громадным удовольствием разбудить сукиного сына в шесть утра и сказать, что я убью его.

Попал на голосовую почту.

Я застыл ненадолго, потом дал отбой, не оставив сообщения. Криса я не видел со школы. Оставь я сообщение, что собираюсь его убить, он мог бы подумать, что я собираюсь убить его на самом деле. Он мог обратиться в полицию и заявить, что дни его сочтены. Что ему нужна защита.

Я прошел на кухню, но Бен все еще не вставал. Наверно, не стоило удивляться. Не знаю, почему я не замечал, как приближается беда.