Книга Самая страшная книга. Призраки, страница 66 – Максим Кабир

Спустя час Федя ел вареники на кухне Зинаиды Павловны, и женщина смотрела на него, как смотрят только матери. За ее спиной висела фотография подтянутого парня с густыми светлыми волосами.

– Невероятно, – качала головой Калугина, – одно лицо!

И Федю Химичева полюбили, вернее, полюбили в нем кого-то другого. Он понимал, что любовь эта схожа с той, что горела в зрачках обманутых фанаток, когда он выступал на сцене, но разрешал себя любить. Научился улыбаться и поддерживать беседу, социализировался настолько, насколько было нужно, чтобы продолжать жить в квартире Зинаиды Павловны. Устроился работать сторожем в универмаг с множеством зеркал.

К восемнадцати годам Федя похудел, и складки кожи висели на нем шкурой шарпея. Продавщица Катя считала, что он похож на Алена Делона, и подкармливала горячими пирогами. С ней он лишился девственности.

– Ты такой… необычный, – шептала она, перебирая клочковатую поросль волос на его груди. – Молчаливый, вдумчивый. Вот бы прочитать твои мысли.

Катя удивилась бы, узнав, что творится в голове ее любовника, ибо там на первый взгляд не творилось ровным счетом ничего. Его внутренний мир был ледяной комнатой с заиндевевшими зеркалами и единственной дверью в конце немыслимо длинного коридора. Химичев сам не ведал, что находится за дверью, и в разгадке тайны был смысл его существования.

А еще сильнее Катя поразилась бы, осознай она, что ее возлюбленный не голубоглазый шатен. Совершенно.

В девяносто шестом Зинаида Павловна заболела. Она не поднималась с постели, впадала в забытье, теряла память.

– Это я, мама, – терпеливо говорил Химичев, – я, Федя.

– Ты не Федя! – кричала старушка. – Прогоните его, он лжец, самозванец, он чудовище!

Ночью Химичев собрал чемодан – не намного объемнее того, с которым приехал в Москву, и покинул умирающую Зинаиду Павловну. Катю не предупредил. Ему были глубоко безразличны ее переживания. И, опустившись на полку поезда Москва – Киев, он навсегда забыл ее имя.

В Киеве он снял квартиру за полцены, потому что напомнил кого-то хозяйке. Он работал в магазине, продающем зеркала, и с каждой зарплаты покупал по зеркалу. Теперь в его комнате жили сотни Химичевых, и иная компания ему не требовалась. Хозяйка посчитала бы весьма чудным наличие зеркал на полу и под подушками. Но Федя загодя готовился к ее визиту и прятал отражения в шкаф.

За три года киевского периода он не нашел ни девушки, ни друзей, зато значительно продвинулся по ледяному туннелю своего внутреннего мира. И таинственная дверь стала чуть ближе.

Галина Петровна Мицна поразилась бы, узнай, что заторможенный экс-подопечный всерьез занялся наукой.

Свободное время он проводил в библиотеках, читая все, что было связано с зеркалами: от книг по истории быта до художественной литературы. Через призму амальгамы он погрузился в физику и поэзию. К двадцати четырем он прочел тысячи стихов и рассказов, в которых так или иначе фигурировали зеркала, погрузился в литературные эксперименты футуристов с использованием слов-перевертышей. Амбарная книга была заполнена примерами зеркальных шифров, палиндромами, вырванными из контекста цитатами, вырезками из газет. Тяжеловесные тома о преломлении луча интересовали его наравне с бульварными байками о призраках из Зазеркалья.

С девяносто восьмого года Химичев приступил к изучению итальянского языка. Репетитор был уверен, что работает с сыном некоего Михаила Аркадиевича.

Параллельно он выделял часы для прогулок в парке. Он уже не был сутулым, прячущим взгляд юношей. Шел, подняв голову, и всматривался в прохожих. Что касается внешности, то описать ее беспристрастно не представлялось возможным. Одни сказали бы, что он худ и сероглаз, другие отметили бы разительную схожесть с Михаилом Ефремовым, третьи, к пущему удивлению вторых, описали бы роскошные усы розовощекого гражданина. И все они были бы правы и не правы одновременно, ведь что такое истина, если не субъективная, как отражение в зеркале, иллюзия.

К зиме с Федей начали здороваться незнакомые люди.

– Привет, Андрюша!

– Здравствуйте, Константин Геннадиевич.

– А чего это ты, Леша, мимо проходишь?

Федя бросал вежливые фразы и шел дальше. В уголках его плотно сжатых губ зарождалось почти что чудо: тень первой за двадцать пять лет искренней улыбки.

Он был готов сделать следующий шаг, но прежде нуждался в неоспоримом подтверждении своей власти.

Дом на станции Золотые Ворота он выбрал наобум. Позвонил в случайную дверь.

Открыла привлекательная блондинка лет сорока пяти, в халате, с кухонной лопаткой в руках. Аппетитно запахло домашней едой, и аскетичный Химичев вспомнил, что последнюю неделю питался исключительно хлебом.

Блондинка посмотрела на незнакомца краем глаза и убежала в квартиру, крикнув:

– Заходи, у меня котлеты горят.

Химичев неторопливо снял ботинки. Заглянул в гостиную и спальню. Задержался у зеркала, напротив кровати. Судя по убранству, блондинка жила с мужчиной, но без детей.

Федя проследовал на кухню. Хозяйка порхала у плиты, управляясь с двумя кастрюлями и сковородкой.

– Ты почему так рано? Начальства нет?

– Отпустили, – коротко ответил Химичев и сел за стол.

Блондинка выставляла тарелки и рассказывала о своем дне, о том, как приходила мама и подгорели блины.

Он молча жевал, наслаждаясь вкусной едой и компанией чужой женщины.

– Что-то не так? Ты какой-то странный.

Химичев встрепенулся:

– Почему странный? Что именно тебя смутило во мне?

Блондинка непонимающе улыбнулась:

– Ну… ты держишь вилку не в той руке. А теперь задаешь странные вопросы.

Химичев мысленно обругал себя и взял вилку в правую руку.

– На работе устал.

– Бедный мой, – она погладила его по щеке. Минуло четыре года с тех пор, как он занимался сексом.

Он оглядел ее, чуть увядшую, но не утратившую былой красоты женщину. Вымазанную в муке шею. Крепкие икры. О нет, он не возжелал ее, но эксперимент требовал чистоты. И, следуя тропой ледяного коридора, он протянул руку, распахнул ее халатик.

Женщина вздохнула, подалась навстречу.

Качнулась полная тяжелая грудь с загрубевшими сосками. Химичев стиснул ее, скользнул пальцами по шраму от аппендицита, вниз, в густые волосы, таящие влажное тепло.

– Максим, – прошептала она.

– Напомни, во сколько я обычно возвращаюсь с работы?

– В шесть.

У Феди был в запасе час, и он провел его в объятиях женщины, чьего имени не знал. Она стонала удивленно и восторженно, а он смотрел поверх ее головы на собственное отражение и улыбался. Действительно улыбался.