Книга Пять ночей. Вампирские рассказки, страница 20 – Николаос

Это было все равно, что бить восковую фигуру, неподатливую и гладкую, как атлас на крышке гроба. Он смотрел на меня пару секунд, и это были очень долгие секунды. Планета замедлила свой ход. За это время я успел поверить в то, что через секунду буду лежать здесь мертвый, а планета просто возобновит ход, будто ничего не случилось.

— Видите как просто, — Калеб едва коснулся пальцами щеки. — Теперь хотя бы мы знаем, что вы не блефовали.

Я моргнул, но ничтожного времени, пока мои глаза оставались закрытыми, хватило, чтобы все изменилось. Теперь передо мной стояла Джиа, в этой полутьме почти то же самое лицо и с тем же почти жестоким выражением, которое мне привиделось. Привиделось — потому что его не было на самом деле. Она казалась такой красивой, что захватывало дух… и наверное, за это можно на многое закрыть глаза.

Собственно, разве не эта мысль привела меня сюда…

— Простите его, дорогой Уильям, — сказала она мягко. — Не расстраивайтесь, все образуется.

— Неужели? — произнес я шепотом, но меня уже никто не слушал.

* * *

ГОЛОДНЫЕ И ЖАЖДУЩИЕ

И день за днем — сигареты и кофе,

Мы не умрем никогда,

Обещанья — мой профиль…

Я вернулся на «кухню» и сел, повернув стул наоборот, лицом к окну. Меня что-то мучило, какое-то чувство, природа которого пока не была мне понятна. Больше всего оно походило на сожаление, будто я сделал нечто недостойное.

Взглянув в стекло, я увидел отражение Калеба, он стоял позади меня и смотрел в ту же точку.

— Я не хотел, — сказал я. У меня бы язык не повернулся извиняться, но требовалось что-то сказать, и это был наименее болезненный вариант. Потому что правда. Я не хотел.

— Знаю, — сказал он. — Забудьте. — Он положил руки мне на плечи и слегка надавил. — Кошмар, Уильям, вы весь как камень. Напряжение убьет вас быстрее, чем плохая еда.

— Все нормально, — я дернул плечами, чтобы он убрался, но вместо этого Калеб надавил где-то в области первого позвонка, и по телу потекло тепло.

— Вы что, снова забыли, что мы должны заботиться о вас? Расслабьтесь, я вас не съем.

— А хотели бы?

Я предпринял новую попытку избавиться от него, но он слегка наклонил мою голову вперед и провел сжатыми пальцами вдоль позвоночника… Я передумал. В конце концов, ничего страшного в этом нет, на то она и релаксация.

— Плохой вопрос. Придумайте другой.

— Я одно знаю — что не стал бы убивать даже ради самой лучшей еды.

Калеб осторожно разминал мне плечи короткими движениями, и поначалу растекавшиеся под кожей вспышки в прямом смысле лишали меня возможности думать. Мозги пульсировали «вкл. — выкл.», а я давно забыл, что собирался уходить.

— Не сравнивайте ваш голод и нашу жажду, — сказал Калеб и свел мои плечи так, что щелкнули суставы. — Я попытаюсь объяснить понятными образами. Наркоман, убивающий ради дозы, вам понятен?

— Это распространенное явление.

— Тогда представьте себе наркомана на начальной стадии — когда наркота еще дает кайф, а не просто подавляет ломку. Представили?

От очередного нажатия у меня перехватило дыхание, и я чуть не сполз под стул. Ого. Так и кончить недолго… Его пальцы доставали до таких точек, о которых я и не догадывался, и вполне вероятно, никогда бы не узнал об их существовании.

— Ну… представил.

— А теперь представьте, что он получает дозу за дозой практически даром, да еще кроме всего прочего наркота теперь не убивает его, наоборот, она необходима для жизни. И плюс вечное блаженство, никогда не переходящее в простое отсутствие боли. Ведь рано или поздно приходится платить за то, что раньше и так имел, но не ценил — это не тот случай. А теперь, — если пища вам ближе, чем доза, — представьте, что ощущаете это безмерное удовольствие после каждой трапезы. Разве вам не захочется все время есть и есть? Не для утоления голода, ибо это невозможно, а ради кайфа?

— Мышка, которая давит на кнопку, — сказал я, — помню. Но мышка не убила никого, кроме себя. А ваш кайф несет смерть другим, и это вас не останавливает.

— Как не останавливает наркомана в поисках дозы или охотящегося хищника. Вы достаточно умны, Уильям, чтобы понимать — с точки зрения природы, в масштабах планеты разумная жизнь не имеет никаких преимуществ. Смерть демократична — человек или муравей — ей без разницы.

— И это что, единственный путь?

— Чтобы жить — увы, да.

— А чтобы получать кайф?

— Вы о сексе? — Выражение его лица плохо угадывалось на темном стекле. — Наркоманы теряют к нему интерес вовсе не из-за несостоятельности — она приходит позже, а по причинам, ранее упоминаемым. К тому же в нашем случае он кажется таким бледным и невыразительным, что годится только как дополнительный процесс. Зачем напрягаться ради едва заметной вспышки, если можно получить быстро и много, совмещая удовольствия?

— Значит, секс сам по себе для вас не важен.

— Как символ. Как фон. У вас просто нет других путей, а если есть, то они вас убивают. А нас — спасают, хотя опять-таки — дорого стоят вам…

— Выходит… раз секс не важен, то все равно с кем?

— Вы имеете в виду пол? Видите ли, пол — понятие чисто функциональное. Любовь, влечение, страсть у людей, пусть подсознательно, но имеют одну цель — размножение.

— Не всегда.

— Всегда, всегда. Подумайте — и поймете, что я прав. Влечение сводит людей вместе и заставляет заниматься сексом, любовь обеспечивает ребенку комфорт, поддерживает в семье благоприятные условия для его роста. Задание выполнено — и чувство уходит. Не выполнено — все равно уходит, потому что, как любая программа, имеет срок действия… Для нас же размножение — следствие, а не причина. Когда любовь не имеет задачи, она просто есть и она не уходит, потому что никем не запрограммирована и никем не может быть отключена. Так что если вы имеете в виду пол, то да, он не важен. Но не все равно с кем. Никогда не все равно с кем.

Так глубоко копать мне не хотелось, и я предпочел вернуть разговор в прежнюю колею:

— Но этого все равно недостаточно, так?

— Этого чего?

— Если ваша жажда такая… то как же вы с ней боретесь?

Я и не заметил, что Калеб остановился.

— А мы не боремся.

Его ладони скользнули мне под скулы, и через секунду он повернул мою голову вправо с кошмарным треском — будто сломалась шея. Потом в другую сторону — и только после этого меня окатило такой волной ужаса, что трудно стало дышать. Не знаю, что меня сильнее испугало — то, что он мог оторвать мне голову, как цыпленку, или то, что я почти позволил это сделать.