Онлайн книга «Поцелуй, Карло!»
|
– И не надо. Мой отец однажды изменил маме, и это оставило шрам. – На тебе или на ней? – На обеих. – Я тебе верен, Пичи. Верен тебе. – У меня нет свидетельств обратного. Но не испытывай меня. Я не для того прошла такой долгий путь, чтобы ты взорвал нас, как динамит в канализационной трубе. – Никаких взрывов, мне хватило их во Франции. Но я надеюсь, тебя утешает мысль, что твои отец и мать с достоинством решили свою проблему. – Почти. До суда дело не дошло, но… Ники расстегнул воротник, чувствуя, что воздух отчего-то не выходит из трахеи. – До суда?.. – Мама, может, и выглядит скромницей… Ники еще глотнул газировки. «Скромница» – последнее слово, которое он употребил бы в описании будущей тещи. На самом деле к любым определениям надо было приставить «не» – неделикатна, неподъемна, немилосердна. Сущий молот для забивания свай. – Но стоит бросить моей мамочке вызов, – продолжала Пичи, – она сражается, как дикий аллигатор. Заляжет на глубине и, когда ты ее меньше всего ожидаешь, откроет пасть и слопает. – Что это значит? – пискнул Ники. – Она проведала, где живет папенькина пассия, и навестила ее. Когда та женщина открыла дверь, мама сняла туфлю и стала бить врагиню по голове. – Господи помилуй… – Та выжила. – Спасибо Создателю. Пичи пожала плечами: – Зато чуть не осталась без глаза. – Что? – Каблук пришелся рядом с глазницей, но только сломал ей нос. Вернее, не совсем сломал, но мамуля хорошо приложила, так что той леди пришлось его вправлять. Даже полиция приезжала. Ники вскочил: – Твоя мама привлекалась? – Голосовать она все еще может. – Пичи достала сэндвичи из пакета. – Итак, мораль сей истории такова… – Не открывать дверь, когда твоя мама снимает обувь? – Ты смешной. Нет. Мораль такая: не стой у нас на пути. – Да я и не собираюсь. Ники снова уселся. – Слушай, а что, если устроить нашу свадьбу в Институте искусств? Кому нужны эти допотопные банкетные залы? Будем не как все. Обожаю этот фонтан, – защебетала Пичи. – А знаешь, я видел оригинал в Риме. – Правда? – Во время войны. В самом конце. Это работы одного скульптора – Бернини. Но наш фонтан подарил городу Муссолини. – И мы его оставили? – Филли получил фонтан еще до войны, в двадцать восьмом. Подарок не виноват, что его преподнес фашист. Кроме того, это дар не от него лично, а от всех итальянцев. Он просто был тогда у власти. – И мы должны были его принять. Мы ведь оттуда, это наш народ, – сказала Пичи задумчиво. – Жаль, что мы не можем провести медовый месяц в Италии. – Мы же дом покупаем. – И это прекрасно. Не могу же я жадничать. Атлантик-Сити тоже хорош для медового месяца. – Как насчет Ниагарского водопада? – Замерзнем до смерти, но если хочешь, то замерзнем вместе. Я умираю с голоду, – сказала Пичи, разворачивая свой сэндвич. – Да и ты, наверное, тоже. Весь день за рулем. – А потом еще смена в театре. – Так ты получил билет для меня бесплатно за помощь вечером? – Не совсем. – Они попросили тебя прийти еще? Пичи уложила сыр, стекший по краям обратно на булку. – Пичи, я там работаю уже три года. – Что значит «работаю»? – Это моя вторая работа, я служу у Борелли с тех пор, как вернулся с войны. – Все это время? – Пару вечеров в неделю. Иногда больше. – А почему ты мне никогда не говорил об этом? – Не знаю. Я в основном был суфлером. Не знал, как тебе это сказать. Я подсказываю актерам реплики из будки, когда они их забывают. Мне казалось, что я не смогу объяснить. – За три года можно объяснить, куда ты ходишь и что там делаешь. Что у тебя есть вторая работа. Это же не хобби. Это обязательства. Даже почти карьера. Как ты получил эту работу? – Я ее не искал. Однажды вечером, когда я вернулся домой, тетя Джо дала мне билет на спектакль. Церковная община устроила совместный поход в театр, а тете идти не хотелось, так что я пошел в театр вместо нее. Они ставили «Как вам это понравится». Я никогда не видел пьес Шекспира, но эта мне сразу пришлась по душе. – Представление может сделать такое с человеком! Когда я первый раз увидела ледовое шоу в Атлантик-Сити, то как будто весь мир изменился. Гретхен Мэрил [35] вживую на коньках! Восьмерки! Прыжки! Каток. Музыка. Костюмы. Все ручной работы. А стеклярус, а горностаевый мех! Глаза Пичи сверкали, словно блестки на воображаемом платье. Ники был уверен, что она поняла его чувства. – Ага, это важно. То, что называется «зрелище». Но есть еще и слова. – На ледовом шоу не разговаривают. – Правильно. Но у Шекспира все в словах. И они разговаривали со мной. Слова казались знакомыми. И сюжет пьесы завладел моим вниманием. Я почувствовал, что знаю ее. – Может, ты проходил ее в школе. – Нет, мы читали только «Ромео и Джульетту». В любом случае я там и застрял, и одно повело к другому, я видел, что им нужна помощь, так что старина Борелли предложил мне работу. Я начал кассиром, а потом пробился наверх, в труппу… – Пробился наверх? – Ага, в театре есть иерархия. – Иерархия есть везде, Ники. Так мир в основном и работает. Но чтобы тебя продвинули наверх, ты должен быть в очереди. – Я понимаю. Тогда я и стал суфлером. – Хорошо. Ну и ну. Погоди. Ты ходишь к Борелли пару раз в неделю, получаешь повышение и забываешь рассказать об этом невесте? – Я тебе рассказываю сейчас. Но я думаю, что важно иметь что-то личное, только для себя. Надеюсь, у тебя тоже так. – У меня – нет. Ты знаешь обо мне все. – А, ну хорошо. – Во всяком случае, ничего такого на ум не приходит. – Ты никогда не спрашивала меня, куда я хожу. – Я думала, что ты работаешь лишнюю смену в такси. – Но ты же звонила в гараж, и меня там не было. И часто. – Я специально не оставляла сообщение. – И где, по-твоему, я был? – Я думала, что ты играешь с кузеном Джио. |