Онлайн книга «Поцелуй, Карло!»
|
– Женская красота – вопрос восприятия, а не возраста, – пожал плечами Ники. – Да это я шучу. Здесь проблема во внешнем виде. Работа великолепная, но фундамент под давлением скульптур, да прибавьте еще массу воды. Рано или поздно придется все разобрать и закрепить центральный диск. – Как-то мудрено. – И дорого. В том-то и беда с такими творениями – они созданы впечатлять. Никто не думает: «А как долго оно будет работать, как сохранится через десять, двадцать лет, как выстоит при непогоде?» В благоуханном Риме слыхом не слыхали о филадельфийских ветрах. Понимаете, о чем я? – Понимаю. – Долговечное должно строиться с запасом внутренней мощи. Облицовка… – Это всего лишь облицовка, да? – Строителю нужно было оставить себе возможность работать над камнем при надобности, здесь ведь не одна монолитная глыба. – Я часто сижу на скамейке у этого фонтана. Очень интересно узнать такие подробности. Спасибо. – Ники повернулся, чтобы уйти. – Куда же вы теперь пойдете загадывать желание? – Что? – Вы разве не собирались загадать тут желание? Ну, там, швырнуть монетку в фонтан. – Я пришел просто подумать. – У вас вид человека, который уже принял решение. – Принял? Мужчина засмеялся: – Или вы рассчитывали тут кого-то встретить. – Я один. – И пришли подумать. Мастер оторвался от своего занятия. – Жаль, что не могу пообещать вам, что скоро вода снова польется из этого фонтана. При нынешнем положении вещей я бессилен. Даже работая сверхурочно, я не смогу быстро закончить. – Вы любите свою работу? – Я зарабатываю, чтобы моя жена могла тратить. Я доволен. Меня ждет хорошая пенсия. Я работаю инженером в этом городе с двадцати шести лет. Вы женаты? – Нет. – А хотели бы? – На правильной девушке. Ники пинал камешки носком ботинка. Теперь, когда солнце встало, гравий на дорожке снова посерел, золотой налет исчез вместе с утренним светом. – Когда Бернини строил оригинальный фонтан в Риме [64], ему как раз разбила сердце женщина. Морские коняшки – единственные существа мужского пола, которые могут размножаться без женских особей. Вот такое послание в равиоли, понимаете? – Еще бы. – Вам тоже разбили сердце? – Боюсь, я сам должен разбить кое-кому сердце. – Хотите совет? Не делайте этого в ее день рождения, или на праздник, или в привычном для нее месте. – Вы говорите так, словно побывали в моей шкуре. – Ну, не без того. Я как раз выбрал не тот день, не то время, не то место. И это сказалось. – И во что это вылилось? – В декабре будет тридцать два года, как я женат. – Мои поздравления. – Ники протянул руку: – Ники Кастоне. – Эд Шонесси. Все зовут меня Большой Эд. Дядя Дом откинулся на водительском сиденье «четверки», словно в обитом бумазеей мягком кресле в углу гаража, где он дремал или слушал игры «Доджеров» по радио. Левый локоть он выставил в открытое окно водительской двери, руль покоился в ложбинке между большим и указательным пальцем, а правая рука обнимала спинку пассажирского сиденья. Когда они встали в очередь на автомобильный паром, у Дома заурчало в животе. – Ники, пошарь там в корзинке для пикника, что нам тетушка твоя собрала. – Сейчас. – Ники дотянулся до корзинки на заднем сиденье и поставил ее себе на колени. – Да тут всякой снеди полно. – А что именно? – Кавацуны. Сэндвичи с ветчиной и маслом. Оливки. Печенье. – А попить что? – Лимонад. – Вот умница моя! Ники, когда женишься, неважно, на своей худосочной ягодке или… – На Пичи? – Ага, на девчонке Де Пино этой. Худышке. На ней ты женишься или еще на ком, но выбирай девчонку, которая умеет собирать корзинку для поездки в автомобиле. – Так что вы будете? – Сэндвичи и оливки оставим на обратный путь. Подкрепимся кавацуном. На этом мы продержимся какое-то время. Люблю поесть сладенького перед сделкой. Ники развернул широкий полукруг из теста, который тетя Джо предусмотрительно разрезала надвое. Хрустящая корочка, начинка из взбитой рикотты, яйца и ванили. Дядя и племянник откусывали и блаженно жевали нежную вкусноту. Не было слов, чтобы описать, какое легкое и вкусное лакомство эти кавацуны, так что ели они молча. – Дядя Дом, вы знали моего отца? – Да, знал. Не очень хорошо, правда. Но знал. – И какой он был? – Хороший парень. Почему ты спрашиваешь? – Интересно. – Раньше ты никогда не спрашивал. – Не считал, что это уместно. – Почему? – Ну, вы знаете, как это бывает, о чем-то можешь спросить, а о чем-то не стоит. – Ты, сынок, можешь спрашивать меня о чем угодно. Я – открытая книга с оборванными страницами. Мама твоя была красавица. – Я ее помню. – Все, кто ее знал, никогда ее не забудут. Твоя тетя до сих пор плачет, так по ней скучает. – А вы скучаете по своему брату? Дом крякнул. – Нет, не скучаю. – Он ведь еще жив. – Да, жив. – Тогда это другое дело. Если бы он умер, вы бы испытывали другие чувства. Или нет. Не хочу говорить за вас. – Я стараюсь не думать об этом. И не могу ничего изменить. – Можете. Вы в любое время, когда захотите, можете пойти на Фицуотер-стрит и поговорить с ним. – Я не хожу туда, где мне не рады. – А если бы он к вам пришел? – Мои двери всегда открыты. – Значит, вы скучаете по дяде Майку. Дядя Дом стряхнул крошки с рубашки. – Ну, скучаю по нашему общему прошлому. Он знает то, что только он может знать обо мне, и наоборот. Вот доживешь до моих лет, поймешь. Но приходится на другую чашу весов положить Sturm und Drang, суматоху и возбуждение. А когда дело касается твоего дяди, то очевидно, что чаши то и дело качаются и шатаются. |