Онлайн книга «Сказка сказок, или Забава для малых ребят»
|
Но что останется от этого всего, коль испытаем в нашей чашечке его? Тогда увидим, как бездумное веселье, мальчишеский разгул и хвастовство вдруг обратятся в стоны и страданья. Уж вот его пронзает холод, иль жар без милости палит, или кишки сгрызает голод, иль жажда мукою томит. Опасность рядом постоянно, а плата — если доживет! Исправно получает раны, а денег подождет и год. Страданья долги, радость — мимолетна, жизнь — как на ниточке, зато надежна смерть. И если, обессилев от мучений, однажды он попробует сбежать, — за три шажка ему попробовать дадут, крепка ли конопляная веревка [149]. Или останется израненным калекой, хромая с костылем и для забавы расчесывая лишаи на коже; а если очень сильно повезет, на тюфяке в дому призрения помрет! ФАБЬЕЛЛО Давай наружу прелое тряпье! Поправить нечего, всё — правда, и ее не приукрасить; ибо бедному солдату с военной службы суждено уйти в обносках с дырами, или с дырой в груди. ЯКОВУЧЧО А вот, кто хвастается знатною породой: он, шею вытянув, на цыпочках идет, будто павлин, свой распустивши хвост; он славу прародителей несет, будто беременная свой живот, производя свой род то ль от Ахилла, то ль от Александра; весь день рисует родословные древа, умея мастерски производить побег дубовый от каштановых корней; он, просидев за книгами недели, произведет свой род от тех, что сыновей в действительности вовсе не имели. Кто четвертями масло продавал, себе уж четверть графской крови приписал Он сочиняет тучи привилегий на хартиях, состаренных в дыму, чтобы тщеславья дыму угодить; он покупает старые гробницы, чтоб разукрасить в длинные стихи новоизобретенных эпитафий [150]. Чтоб на сорочку наложить заплату, он платит Дзадзере [151] немаленькую плату; чтоб о себе в колокола звонить, он тратится на Кампаниле [152]; стремясь фундамент вымыслом скрепить под расползающимся домом, он Пьетри [153] толстым томом сколачивает дерева фамилий. Но мы его положим в наш сосудец, и пусть вытягивается сколь угодно выше, ища высоких титулов и званий, пусть вписывается в родовые книги рукою, где видны мозоли от мотыги! ФАБЬЕЛЛО Ты снова попадаешь в точку, бьешь каждым словом прямо по гвоздю! И, кстати, вспоминаются слова (их не мешает в памяти держать!): «Нет хуже, чем мужлан, что проберется в знать». ЯКОВУЧЧО Теперь рассмотрим фанфарона, велеречивого бахвала, от гордости налившегося, ровно головка качкавалло [154]. Он самомненья полон до краев, он отливает выдумки как пули, слюной пускает, вместе с пузырями, слова, что круглы и пусты, как пузыри, с кривой улыбкою оскаливая зубы! Облизывает губы, говоря, и так отмеривает шаг, что не поймешь, кого он из себя воображает! Бахвалится без умолку: «Эй, вы! ведите мне ту рыжую кобылу иль крапчатую!»; «Ну-ка, где кортеж?»; «Узнай, не собирается ли на прогулку племянничек мой граф?»; «Когда уж наш кузнец доставит мне готовую карету?»; «Скажи портному, к вечеру я жду пару чулок, да золотом расшитых!»; «Поди ответь той даме, что сохнет обо мне, что может быть — да, может быть! — я окажу ей небольшую милость!»… Но только поместим его в сосуд, окажется, что за душою — ни монеты, что из соломы весь огонь его раздут; чем больше надувается, при этом тем больше лишь наводит скуку. Врет за двоих, а на поверку — ничего; изображает блеск, а у него во рту от голода засуха. Он брыжжи шьет к воротнику, да худ кафтан. Надутое пустое брюхо — довес к пустому кошельку. Да вместо щетки борода, любым сучком он ковырять в зубах привык, хоть мяса нет там — он и хлебной корке рад, и залп из кормовых его бомбард лишь портит воздух… |